— ...такой мечтатель, — качая головой, она протянула руку навстречу ладони Игоря-Джека; и ему почудилось, что он чувствует тепло ее кожи. Просто сенсорный шлем — вспомнил он. — Ты такой...Ты такой настоящий, что мне иногда кажется, что это я сама придумала тебя...
Песок взвился сияющим белым вихрем на том месте, где только что была Мона. Гладь монитора под пальцами была теплой — будто там, с другой стороны, кто-то только что отнял свою ладонь.
Там. в мире, нарисованном Моной, небо стремительно темнело. Сразу после рассвета наступала ночь. Белое пятно домика в бухте растворялось в темноте. В шорох ветра, перебирающего песок и в шелест волн, накатывающихся на берег, вплелся тихий голос Моны: "Я желаю тебе удачи, Игорь-Джек".
Он шел к остановке, каждую секунду проверяя карточку в нагрудном кармане — перо Жар-птицы, которое теперь так страшно упустить, потерять, найти горстку пепла вместо огненного лепестка удачи... Пусть, — решил Игорь-Джек. Пусть будет, как будет. Если ничего не получится с этой работой, он все равно уговорит Мону встретиться. И пусть она будет какой угодно — столетней старухой?.. Ведь остаются еще разговоры, молчание, одинаковые сны. Пусть невозможна та жизнь, о которой они мечтали; но возможно что- то другое. Настоящее прикосновение рук. Взгляд в живые глаза. Голос. Смех.
Не так уж и мало... Не мало—для чего? Для счастья?..
Смерть в сенсорных шлемах он оставит на крайний случай. Тот, старый волк в фильме, не захотел умирать в своей клетке. По крайней мере, он умер на дороге к свободе.
Только... только была разница. Игорь-Джек знал, что того леса, к которому ему хотелось бежать, на самом деле, нет...
Первая маршрутка пролетела мимо. Вторая притормозила, но водитель не спешил открывать дверь. С сомнением покосился на потрепанную одежду и дешевую прическу Игоря- Джека. Постучат ногтем по стеклу, над табличкой, где было отпечатано крупно и отчетливо — чтобы пассажир не мог притвориться, что не разглядел — "Оплата при вдохе". Игорь- Джек торопливо кивнул, на секунду увидев себя со стороны — снисходительным взглядом водителя. Он уже почти жалел о том. что не пошел пешком. Водитель помедлил — Игорь- Джек с трудом удержался от позорного бегства — и дверь бесшумно поползла в сторону.
Сиденье было мягким, салон — полупустым. Задержав дыхание, Игорь-Джек стянул свою маску со старенькими, уже почти не работающими фильтрами. И, наконец, вдохнул — очень медленно и опасливо. Как гурман, вынужденный питаться скудно и скверно, спустя много лет пробует любимое раньше блюдо. Не пропал ли вкус? Не слишком ли приукрасило воображение за все эти годы — то, чего не было?
Воздух был прекрасен. Свежий и прохладный. Спустя некоторое время — когда маршрутка уже набрала высоту — стала ощущаться еле заметная примесь бензина и машинного масла. Но по сравнению с тем, чем Игорю-Джеку приходилось дышать в последнее время, это было сущей ерундой. Он прикрыл глаза, думая о запахе фиалок, которым пахли волосы Моны и о свежести морского ветра.
Окончание в следующем номере
Эдуард Вирапян
Лестница в небо
Сергей Параджанов.
Дремлющий дворец. СПб; "Азбука", 2004.
Сергей Параджанов, безусловно, был одним из тех. на ком держалась слава кинематографа прошлого века. Пожалуй, нет другой личности в истории кино, которая смогла и создать, и решить столько проблем.
За годы после смерти Параджанова—он умер в 1990 году в возрасте 66 лет — вышло немало фильмов и книг о нем. Но это издание составлено по текстам Параджанова, которые легли в основу его знаменитых фильмов. К нему; как ни к кому другому, можно отнести библейское "В начале было слово"), потому что Слово стояло у истоков кинематографа Сергея Параджанова. Однако, несмотря на очевидность этого, он своим творчеством утверждал, что в начале было кино,
— рядом с канонизированным словом он создавал нечто такое, что должно было быть равным ему, о чем Виктор Шкловский писал: "Ты должен существовать, должен показать, что нет распространенного кадра, а есть живописный кадр, и что нет в кино краски, а есть в кино фактура".
Эти слова были сказаны в середине 70- х годов, когда Параджанов находился в местах лишения свободы. К тому времени канули в прошлое мечты о постановке фильмов по уже написанным им сценариям "Слово о полку Игореве", "Чудо в Оденсе" (о Г.Х. Андерсене), "Маленький принц" (по Экзюпери), "Тарас Бульба", "Хаджи Мурат", "Давид Сасунский" (по армянскому эпосу) и другие. Но осталось Слово.