Выбрать главу

Узнав эти тайные обстоятельства, Петр Леонидович, думаю, мог посмотреть на меня в свете собственного жизненного опыта. Получалось, что мою успешную работу в институте прервала та же самая, в сущности, сила, что и его, пусть и на гораздо низшем уровне. Его же в 1946 году в опалу отправил самый главный гэбист страны, маршал Берия. Меня же, вероятно, распорядился уволить генерал ГБ Бабкин, курировавший ИФП.

Так что Петр Леонидович, сам пострадавший от произвола власти, видимо, посочувствовал мне и стал после этого выражать свою расположенность рукопожатием при встрече.

СТРАНА ФАНТАЗИЯ

Юрий Нестеренко

Предназначение

Рисунки Ю. Сарафанова

Теперь, когда утихла газетная шумиха вокруг «дела МакРайдена», я наконец-то решился поведать широкой публике подлинные обстоятельства этой трагичной истории. Не то чтобы я пытался предостеречь человечество — даже если бы я и был уверен в правоте МакРайдена, человечество вряд ли прислушается ко мне. А если бы оно и прислушалось — смогло бы оно что-нибудь изменить? Судя по последним поступкам моего несчастного друга, это более чем сомнительно. Итак, я отнюдь не выдвигаю себя на роль Кассандры, а просто излагаю факты — в том виде, в каком они мне известны, ибо больше их изложить теперь уже некому. Хочу сразу предупредить, что я ничего не смыслю в нейрофизиологии и вообще в медицине. Моя специальность — компьютеры. Поэтому суть эксперимента МакРайдена я могу изложить лишь в самых общих чертах — впрочем, он и сам изложил ее нам именно в таком виде. Надеюсь, его коллеги простят мне возможные ошибки и неточности.

С Грегори МакРайденом я познакомился еще в университете. Выше я назвал его другом, но это не совсем точно. Скорее мы были с ним приятелями так же, как и с другими невольными участниками описываемых событий — Питером Хиггинсом и Джефом Брауни. Мы с Грегори учились на разных факультетах, и нас не связывали общие профессиональные интересы; с другой стороны, не было между нами и соперничества, неизбежно разделяющего наиболее способных студентов. Уже тогда было ясно, что он далеко пойдет, и действительно, объективно приходится признать, что он добился в науке большего, чем каждый из нас — даже не принимая во внимание его последнего открытия, не признанного официально. Возможно, Пит и Джеф не согласились бы со мной; однако я не честолюбив. Все это, впрочем, не означает, что мы прозябали в неудачниках; у каждого была хорошая работа, отнимавшая все больше времени, так что в последний год мы очень мало общались, однако, в конце концов, решили возродить давнюю традицию собираться каждую вторую пятницу у Пита для игры в бридж. Бридж, в отличие от покера, — игра сложная и требующая сосредоточенности; но мы играли довольно рассеянно, ибо карты были для нас лишь предлогом расслабиться и поболтать, что порой необходимо интеллектуалам не меньше, чем провинциальным кумушкам. Естественно, наши разговоры перемежались паузами и фразами, относящимися к игре, которые я опускаю в дальнейшем изложении.

В тот вечер Грегори был как-то особенно невнимателен. Он не только ходил, но и отвечал невпопад, что было совсем уж нетипично. Наконец Джеф, которому выпало играть с ним в паре, вроде бы в шутку, но на самом деле уже достаточно сердито заметил, что так можно спустить за ночь целое состояние, на что МакРайден ответил: «Ничего, запиши на мой счет —

Нобелевская покроет все расходы». Эта была наша старая университетская поговорка — «отдам с первой Нобелевской премии», — однако на этот раз я почувствовал, что он говорит серьезно.

— Грегори, — сказал я, — ты в самом деле нашел что-то интересное?

— Ну, можно сказать и так, — хмыкнул он, — хотя вообще-то это нашли уже давно, только до сих пор не знали, что с ним делать.

Разумеется, мы заинтересовались; в нашей компании не было табу на разговоры о работе, и мы, работая в разных областях и не будучи конкурентами, нередко делились друг с другом профессиональными достижениями, даже не доведенными до конца. МакРайден не заставил себя упрашивать.