И все-таки это не совсем так. Думаю, изначально эти противоречия в нем были. С одной стороны, это человек очень просвещенный, причем, не только читающий, знающий, еще и рассуждающий, думающий, рефлектирующий, что — редкость в те времена в высшей среде. Если употреблять термин, который в то время звучал бы прямо-таки модернистски, то Уваров из всех министров Николая — единственный, кого можно назвать интеллигентным. В нем есть то, что сейчас принято называть интеллигентностью — совокупность метаний, суждений, исканий, рассуждений, совестливости и так далее. И в то же время это изначально беззастенчивый карьерист, и черта эта с каждым годом проявлялась все ярче и ярче. Это человек, который не просто стремится к карьере, но и знает, как ее сделать, и блестяще делает. Человек, не знающий чувства неловкости, стеснения, имеющий склонность к интригам, отлично просчитывающий ситуацию; когда надо, умеющий приврать, схитрить, обмануть и напустить туману. Карьерист и мятущийся интеллигент-небожитель — сочетание очень и очень необычное и даже неестественное. У него же это все сочеталось и получалось вполне естественно и органично.
И все-таки раздвоенность ощущается постоянно и сказывается во всем. Теория официальной народности — это на поверхности. Я думаю, правящая бюрократия ничего подобного в плане идеологии никогда и не создавала. Это в своем роде замечательное произведение, апофеоз государственной мысли. А, с другой стороны, тот новый уровень, на который Уваров вывел русское просвещение, оказался в полном противоречии с постулатами этой идеологии. Ведь именно при нем сложились ступени этого образования — гимназии, университеты — и само образование выходит на европейский уровень, а Московский университет, может быть, становится одним из ведущих учреждений подобного типа в Европе. То, чего не могли достигнуть предшественники Уварова, ему удается.
* Статьи автора о них — в «3-С» № 3/11, 5/12, 1/13.
Сергей Семенович Уваров в молодости
Парадоксально, но двойственность его натуры была как бы кстати, к месту. Не знаю, сознательно или несознательно, но долгое время, занимаясь своими делами, он умел «отводить» глаза Николаю, в том числе и «триадой», хотя сама идея «носилась» в воздухе, и нужно было просто ее сформулировать. Однако в окружении Николая оказался только один человек — и это был Уваров, — способный это сделать красиво, изящно и главное — доступно всем и каждому для понимания.
Николай высоко оценил смысл и необычайную важность этой идеологической установки. Она по иному освещала особенность и неповторимость пути Российской империи. Но и это еще не все. В соответствии с этой идеологией предполагалась и перестройка просвещения. Россия с ее православием, традициями, культурой обретала законченность своего особого пути развития. Это и преподносилось царю, обществу, миру. В своем же кругу Уваров говорил следующее: я знаю, нам не миновать того, что переживает сейчас Европа, — то есть никакого особого пути на самом деле у России нет. Но Россия юна, она еще не готова к тому пути, который она может обрести, и поэтому, сдвигая умственные плотины, надо готовить нашу молодую страну к этому. Думаю, по духу он был скрытый либерал.
И второе его, тоже в известном смысле замечательное, высказывание, которое часто цитируют, тоже искреннее, неожиданное и сделано, опять-таки, в интимном кругу. Он сравнивает себя с человеком, который, спасаясь от разъяренного тигра, бросает ему части своей одежды. Всем было совершенно ясно, кто имелся в виду под разъяренным тигром. И понятно, что Уваров должен был постоянно чем-то жертвовать, чтобы спасти главное. Конечно, он не был и не мог быть до конца искренен ни по отношению к царю, ни по отношению к обществу. И вместе с тем в окружении Николая никто не умел так блестяще, ярко и выразительно изложить нужное мнение, как Уваров, никто лучше него не умел убеждать и добиваться нужного результата. И это вовсе не потому, что он был краснобаем или убежденным идеологом. Вовсе нет. Уваров — замечательный администратор и почти гениальный организатор. Он человек в высшей степени дельный, умелый и, талантливый. Уже одно то, что смог он сделать, создавая гимназии и университеты, говорит о нем как о деятеле выдающемся.
Он получил отставку после статьи в защиту русских университетов, это 49-й год. А 48–49 годы — это, как известно, революция в Европе, а в России — реакция, ходят упорные слухи, что российские университеты закроют вообще как источник того зла, который сейчас сотрясает Европу. Он инспирировал статью в защиту университетов. Написал ее Давыдов, его человек, директор педагогического института, его первого института. И всем было хорошо известно, кто стоит за Давыдовым. Это был поступок смелый. Николай отреагировал так, что Уварову пришлось уйти в отставку. Именно на донесение по поводу этой статьи была вынесена знаменитая резолюция: «Должно повиноваться, а рассуждения свои держать про себя». Но Уваров не мог просто повиноваться, не мог он отказаться и от того, в чем был убежден, от того, что и составляло его интеллигентность.
Его записки, особенно посвященные десятилетию министерства просвещения, можно читать просто ради удовольствия, это эстетически приятное чтение, написано красиво и изящно, с тонким пониманием психологии Николая, собственно, написано то, что нужно царю. Соловьевская фраза, а Соловьев человек желчный, — «хитрый умный лакей, который знал, чем потрафить барину», в большой степени справедлива. Уваров сознательно выбрал свой путь и шел по нему. Был умен и ведь рисковал! Рисковал сильно, проводя свою политику.
Его первый серьезный карьерный шаг — попечитель Петербургского учебного округа, пост, который вполне соответствовал его устремлениям, его настроениям. А ушел он в отставку тогда в связи с тем погромом, который был устроен Петербургскому университету при Александре I. Вот его знаменитая фраза, кажется, из письма барону Штейну: «Они, — он писал об Александре, Магнитском, Руниче, Голицыне, — они хотят найти огонь, который не жегся бы». Вот оно, отличное понимание того, что просвещение не может быть только полезным для государственной власти. Европейское просвещение, которое воспитывает людей мыслящих, оно всегда и опасно. Как писал другой «арзамасец», «свобода — неизбежное следствие просвещения», никуда от этого не денешься. Если вы встали на путь западного просвещения, значит, имейте в виду, что вы получите не только хороших исполнителей государственных предначертаний, но и прежде всего людей критически мыслящих, рассуждающих, анализирующих. Об этом никогда нельзя забывать, с этим нужно жить. Таковы его мысли времен отставки.
А потом он провозглашает четкие постулаты, которые эту прежнюю мысль его отвергают. Обещает создать особое просвещение, тот огонь, который не будет жечься. Я думаю, что искренним он остается в своих прежних воззрениях, он слишком умен, чтобы не понимать вещи слишком очевидные.
И еще момент. Важно понять, что у Николая к Уварову никогда особых симпатий не было, в отличие от того же Канкрина, даже Сперанского, не говоря уже о Чернышеве, Клейнмихеле. Он всегда относился к нему с некоторым подозрением. Но Уваров сумел создать представление о себе как человеке уникальном, и таким, вероятнее всего, и был.
Собственно, в чем нуждался Николай, придя к власти?
Ужас события 14 декабря остался у него на всю жизнь. Все его царствование проходит под знаком того, что «я справился с людьми, а идеи остались». Идеи остались, и они буквально валом валят с Запада в Россию. С этим надо бороться. Но как?
Совершенно очевидно, что есть борьба на уровне города Глупова — сжечь гимназию, упразднить науки. Эту точку зрения Николай, по крайней мере, в начале своего правления, не разделял ни в коем случае. Должен быть другой путь, ибо просвещение совершенно необходимо, но оно должно быть особым. И создать такое просвещение может только человек, который сам человек просвещенный и знает цену просвещению. Тут невозможно поставить генерала, который бы навел порядок. А Уваров как раз пишет записки с критикой предыдущего министра просвещения Левина и высказывает свои соображения по поводу просвещения в целом. Эти записки попадают, что называется, «в яблочко» — он предлагает Николаю просвещение сохранить, более того, развить всемерно, и в то же время сделать его безопасным. Создать такое просвещение, которое будет порождать здравомыслящих, честных, знающих, дельных исполнителей, верноподданных, которые выйдут из университета с суммой определенных знаний и будут выполнять предначертанное. А для этого нужно — всего-то! — несколько основополагающих идей, которые не позволят человеку просвещенному пойти против основ государства, то есть против трех основных идей, связанных в идеологическую систему, на которых и базируется государство.