Жоан Гоувейя скромно сложил листки, вручил их Грасинье, похвалил недюжинные репортерские способности сеньоры доны Марии, а затем заметил:
— Ну что ж, сеньора, если ее предчувствия оправдаются…
Вздор! Грасинья ни чуточки не верит! Чего не придумает кузина Мария!..
— Ведь вы же знаете, кузен Антонио, она так любит сватать…
— Она и меня сватала, — загромыхал Тито и спрыгнул с перил. — Подумать только — меня! Чуть не женила на вдове Пиньо из мануфактурной лавки!..
— Охотно верю!
Но Гоувейя не сдавался; он продолжал снисходительным тоном опытного человека:
— Поверьте, сеньора дона Граса, это для него много лучше Африки. Не верю я в эти кокосы. И в Африку не верю. Терпеть не могу! Что мы видим от нее, кроме забот? Эти африканские земли одним хороши, сеньора, — их можно продать. Бывает, знаете, — получит человек поместье в наследство от старой тетки, в горах где-нибудь, земля — хуже некуда, ни одного знакомого, сигару негде купить, одни пастухи да лихорадка. Что делать с таким наследством? Продать. Так и Африка.
Грасинья задумчиво теребила завязки передника:
— Как можно! Мы, португальцы, так много вложили в эту землю, столько подвигов совершали на море, столько времени потратили и сил!
Гоувейя пылко возражал — спор захватил его:
— Разве это труды, сеньора? Вышел на песочек, натыкал палок, дал чернокожим оплеуху-другую… Эти африканские подвиги — басни, да, басни! Вы, сеньора, говорите, как знатная дама. А я смыслю в экономике. Более того…
Он наставительно поднял палец, готовясь привести новые, неотразимые доводы.
Тито поспешил на помощь кузине:
— Ну, Гоувейя, мы и так задержали хозяйку, у нее много дел. Об Африке поговорим позже, за рюмочкой, с самим Гонсало. До воскресенья, милая кузина, до встречи в Кракеде. Прибудем всем отрядом. Фейерверк беру на себя!
Но Гоувейя — он чистил рукавом шляпу — еще надеялся обратить хозяйку в свою веру.
— Продавать ее надо, сеньора, продавать! Она улыбнулась, кивнула и взяла за руку замешкавшегося Видейринью:
— Я хотела спросить, сеньор Видейра, нет ли новых куплетов вашего фадо?
Видейринья залился краской и пробормотал, что «готовит одну штучку к приезду сеньора доктора…» Грасинья пообещала разучить ее и спеть за фортепьяно.
— Благодарю вас, ваша милость… Всегда к услугам вашей милости…
— До воскресенья, кузен Антонио… Какой прелестный вечер!
— До воскресенья, до встречи в Кракеде, кузина. Жоан Гоувейя открыл застекленные двери, остановился и стукнул себя по лбу:
— Простите, сеньора, чуть не забыл! Я получил письмо от Андре Кавалейро, из Фигейра-да-Фос. Он шлет сердечный привет Барроло и спрашивает, не может ли ваш супруг прислать ему того молодого вина из Видаиньос. Тоже для африканца, для графа де Сан-Роман… Кажется, сеньора графиня охотница до сухих вин.
Трое друзей вышли гуськом, и столовая огласилась раскатами громоподобного голоса Тито, хвалившего новый пестрый коврик. Из коридора Видейринья заглянул в библиотеку; гусиные перья сиротливо торчали в старинной медной чернильнице на голом — без книг, без бумаг — столе. В дверях хозяйской спальни показалась Роза, нагруженная бельем; смех притаился в каждой морщинке ее круглого, красного лица, окруженного ослепительным нимбом накрахмаленной батистовой косынки. Тито ласково потрепал по плечу славную кухарку:
— Что, тетушка Роза, снова отведаем ваших лакомств?
— Слава богу, сеньор дон Антонио! Я уж было думала, не видать мне больше в этой жизни нашего дорогого сеньора! Так и решила, похоронят мое тело в Санта-Иренее, а душа полетит в Африку, с ним повидаться…
Маленькие глазки замигали, Роза прослезилась от радости, и пошла по коридору, прямая, важная, унося свой пахнущий свежестью груз. Гоувейя пробормотал с гримасой: «М-да!» — и трое друзей вышли во двор. Тито вздумалось заглянуть на конюшню.
— Взгляните-ка! — крикнул он Гоувейе, который закуривал сигару. — А ты говорил! Новая обстановка, английская кобыла… Вот что значат африканские денежки!
Гоувейя пожал плечами:
— Еще посмотрим, как у него здоровье…