2 марта
29-го с утра были на Бронной[155]. Можно обалдеть, как здорово! Я верю теперь, что даже на репетициях из зала выносили. Праздник актерского мастерства. Боже мой! Сидишь и любуешься артистами. Они (ну, разумеется, Достоевский) выворачивают тебе душу, заставляют рыдать и слезы восторга проливать. Я сидел, зажав рот, обтянув челюсть пальцами, чтобы она не прыгала. Режиссера не видно. Но ведь это только кажется так. Всю эту гармонию воспроизвести, так раздраконить каждую линию. Особенно хороши Дуров и Лазарев. Блистательное, поразительное мастерство, с огромной отдачей и самозабвенностью люди работают. Сидел, и завидовал, и плакал о себе. И спрашивал себя: да будем ли мы что-нибудь эдакое играть?.. И смогу ли я — так играть, хватит ли у меня теперь таланта, и сил, и умения? Когда-то я мог так играть. Высоцкий говорит, что «в Кузькине неизвестно, кто был выше: ты или Любимов». Значит: я могу. Ах ты, батюшки мои!
Нет, Любимов не допустит, чтоб любовались артистами или, вернее, чтоб о них говорили в первую голову, выходя из зала. Он должен стоять впереди. Он не возьмется ставить спектакль, пока не придумает шомпол в задницу зрителя. В «Послушайте!» это пять Маяковских и кубики, в «Пугачеве» — станок и плаха с топорами и голые, босые мужики, в «Тартюфе» — портреты (тут, мне кажется, он погорел), в «Зорях» — шесть досок (лес, болота, машина — гениально!), в «Кузькине» — березы, в «Гамлете» — занавес главный артист. Это совсем не означает, что он хочет затмить артистов или не старается, чтоб они хорошо играли… Нет, совсем нет. Просто — какая забота стоит впереди.
Но Высоцкий близок к истине, когда говорит, что «шеф — гений, а Эфрос — большой талант».
15 марта
Мне пришлось переменить дневник, ибо развалилась совершенно тетрадка. Бракованная попалась и только раздражала меня, когда вспомню пописать. Сегодня среда, репетиция Раскольникова развалилась, и вообще все развалилось кругом. Особенно в душе и в доме. Жутчайшая меланхолия. Ничего не хочется делать, ни с кем встречаться, разговаривать, е… и т. д. Подозреваю даже, что это меня Раскольников мучает, пугает, злит и бесит. Я должен убить старуху и переступить. А меня на мелочи-то не хватает, на простые шаги, не то чтобы посметь нагнуться и поднять власть. Она мне сто лет не нужна. Я люблю подчиняться, привык, чтобы мной руководили, за меня думали и вели меня, как собаку на поводке. Свои все, даже наиболее решительные, поступки в жизни (кстати, я таких за собой что-то не помню) я делал вслепую, зажмурясь и почти всегда с запасным черным ходом, почти всегда с соломкой. Это меня мучит. Это меня злит. И мучит тех, кто со мной рядом. Моя мелкопород-ность меня пугает и истязает. Я и так знаю, что я не Наполеон, чего мне строить его из себя даже на минуту. Я великий, гениальный актер… Черта с два! Гениально я играл только Кузькина. И то не всё. А частями, например, «суд» и «счастье». Блестки гениальности, как блестки жира в постных щах, редки. Но и они радуют голодный взор. Раскольниковым надо заболеть, забеременеть — это значит, из себя человека вытравить, обозлиться, возомнить о себе черт знает что и в ТОСКУ дикую перелить. Это измучить себя, пройти через какие-то страдания. А какое страдание у меня?! Все однозначно, мелко и фальшиво. Время мое и душа разменяны на медяки, на мелочь. Встаешь утром, запустил руку в мешок, ухватил пригоршню меди — и в карман, и всё в этой пригоршне: и поступки, и мысли, и душа, что на день отпущена, а Бога нет. И продаешь его потихоньку и оптом, и в розницу.
Днем не работается, не живется, а ночью ото всего — не спится…
19 марта
Руки дрожат, только что прибежал со сцены, идет «Добрый». Играл потрясающе, по-моему.
Высоцкий мне принес пол-литровую банку красной икры.
Идет второй антракт. Кажется, после спектакля будут цветы: в зале сидит девочка с дедушкой, которая регулярно приносит мне на какой-нибудь спектакль красные гвоздики.
…Гвоздик не было. Они были — но Высоцкому.
30 марта
24-го в Доме кино премьера «Бумбараша». После перерыва нас позвали на сцену. Мы вышли. Я предупредил Рашеева[156], что буду говорить. Фрид[157] представил группу. Рашеев сказал. И вышел я и произнес:
155
Речь о спектакле «Брат Алеша», поставленном А.Эфросом в Театре на Малой Бронной (инсценировка В.Розова по роману Ф.Достоевского «Братья Карамазовы»).
157
Валерий Фрид, кинодраматург. Среди сценариев, написанных им совместно с Ю.Дунским, — «Служили два товарища» и «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» — в этих фильмах снимался В.Высоцкий.