Сумеречный заскулил, точно брошенный пес, застыв рядом, как окаменевшее изваяние: «Ты — мученица! Прости! Прости меня! Нет… Нет мне прощения! Нет!»
Нуала безмолвствовала, в сознании девушки улавливался мотив и строки песни ее сочинения, она тихо покачивалась ей в такт: «Деревья смирились со смертью своей…» И она сама представала, точно одно из стройных прекрасных древ, что бессильны перед пилой лесоруба, оттого лишь немо принимают неизбежность. Нуада и Нуада — как две стороны одной медали, как знак инь-янь. День, что вечно до последнего борется со смертью, и ночь, что всегда принимает ее как неизбежный финал всех свершений.
— Прощайте, Страж, — проговорила едва слышно принцесса, удаляясь во мрак катакомб.
Она приближалась к трону отца, приникала губами и лбом к его морщинистым рукам, ища защиты, молча прося совета, как поступить. Но Балор только протяжно вздыхал, он потерял их дом, он потерял их Землю навсегда. Свободолюбивые птицы с перебитыми крыльями.
«Она не примет помощь… Вот и все… Нет! За что?! Из всех возможных вариантов будущего настал именно этот?!» — Эльф не помнил, сказал ли что-то на прощанье, но он летел прочь черным вороном, кидаясь в потоки бурь и ураганов. Черный ворон — вестник смерти. Сказать на прощание… Сказать… перед гибелью. Темница захлопнулась, между ним и Нуалой встала стена. Принцесса завещала не уничтожать ради нее целый мир, она бы не вынесла бремени такой вины, даже ради самой неземной всепоглощающей любви.
«Белых пятен» больше не существовало, Сумеречный не имел права вмешиваться, помогать, спасать, иначе рисковало нарушиться мировое равновесие, что почти означало конец света без пробуждения любых армий.
И он видел с каждым мигом все отчетливее будущее, в котором Нуада пытается разбудить Золотую Армию, а Нуала убивает их обоих, поразив себя ножом. Она могла бы нанести им обоим не смертельную рану, но не желала потом видеть брата в цепях. А он бы никогда не остановился в своей мести человечеству.
С короткого клинка капала кровь, а тела древних чудесных созданий обращались в две совершенные статуи, что вскоре рассыпались пылью.
Королевская династия эльфов на этой Земле прерывалась навсегда…
========== Эпилог. Сумеречный Эльф ==========
Царство Трандуила ранним утром содрогнулось от душераздирающих воплей из темницы, точно кого-то подвергали всем возможным пыткам Мордора:
— Виноват! Я виноват! Как же я виноват! Во всем виноват!
Король встрепенулся и тут же осведомился у оторопевших стражников, что происходит, смутно узнавая завывания бесприютного духа.
— Ваше Величество, он вернулся утром. Мы опасаемся… — встретили его в полумраке темницы с отчетом. Вооруженные эльфы с опаской натягивали тетивы луков, целясь за искусно свитую решетку одной из камер, выдолбленных в скале. Там, сжимаясь в углу, замер Сумеречный Эльф, временами изгибаясь, как от ударов каленого прута.
— Умолкните, — приказал вкрадчиво владыка, по его же велению стражники расступились, опуская оружие. Владыка же без боязни вплотную приблизился к прутьям решетки, откуда на него уставились два горящих глаза, как у зверя в ловушке. Да терзался он в западне собственного разума.
— Зачем занимаешь темницу? — спросил Трандуил без тени сострадания.
— Твои воины пока все равно гоблинов-орков не наловили, — попытался усмехнуться Эльф, но голос его дрогнул, срываясь на завывания. — Я там, где и должен находиться преступник.
Трандуил не выглядел шокированным, точно он изначально не верил в то, что эльфов Земли возможно уберечь от самих себя. Их время прошло, так рассуждал владыка. Но не миновало ли время эльфов и в Средиземье?
— Они сделали свой выбор, — с почтением к памяти равных склонил голову король. — Как я и предрекал.
— Я устал… устал терять всех, кто мне дорог, — прошептал Сумеречный, тяжело приваливаясь к стене своей добровольной темницы. Он расцарапал лицо, исполосовал мечом предплечья и стены камеры, сам же клинок с ненавистью сломал — бесполезный кусок металла.
Почему? Почему, даже если существовали варианты, обычно наставал именно тот, где Стражу не находилось места? «Почему?» — немо спрашивал Эльф, заглядывая в глаза мудрого короля. Но Трандуил не ведал ответа, как и все остальные, даже Семарглы. Ответ один — они создали то, чего не просило мироздание. И великое благо обращалось страшным проклятьем.
— Я виноват… навечно виноват. Нуала… Нуала!
Трандуил понимающе кивнул, оставляя Неудавшегося Стража Вселенной в одиночестве. Шаги владыки гулко разносились по неровным ступеням, как будто само время било молотом по наковальне, где распласталось проткнутое сердце. И вместо крови стекали легкие лепестки, но их крошили удар за ударом, стирали в труху.
Глядели сквозь себя бесплотные годы, и собирали дань, расписываясь кровью, не разглашая смысл, увязший в снах чужих. Спасти и погубить — весь мир застыл от скорби; паук слепую нить довил и захворал. Так он истлел в золе, наказанный любовью. И кто бы знал, как жизнь покарает за ответ на все вопросы те, что долго томили. Лишь новые витки бессмысленно плелись. Миры сходились и разлетались, галактики не находили ориентиров, сталкивались погасшими звездами. И одинокий Страж безмолвно глядел сквозь все, да в никуда. Он не спас. Не оградил. Ему все чудилось, что кровь на его руках, что он сжимает нож.
«Зачем, Нуала? Зачем?» — шептал он временами, но в ответ лишь ветер скулил среди камней. И сад его души превратился в пустыню без тьмы и света, затопленный сумерками.
— Откуда этот антагонизм? — метался по клетке Сумеречный. — Откуда? Ведь мы все от единого корня, ветви одного дерева. Мы все… люди. — Он бессильно прильнул окровавленной щекой к стене, погружаясь то ли в сон, то в бред, лишь губы невольно шевелились: — Или время эльфов проходит? Наверное, во всех мирах.
Сумеречный видел, как меньше, чем через сто лет после великой войны с Сауроном и победы над ним почти все эльфы покинут добровольно Средиземье. Да и немногие из них соглашались участвовать в этом противостоянии, потому что их битвы прошли слишком давно. Они в течение многих лет шли вереницами, как сияющие тени, к Серой Гавани, где садились на корабли, которые уносили их за край света в далекий забытый рай. О них памятью оставались лишь грустные песни, точно плакали ангелы.
Одними из последних уходили древние короли, они давно ждали, но не бросали свой народ в трудную минуту. И когда опасность миновала, они обрели долгожданный покой и вечную радость. А те, кто остался добровольно, либо сливались с людьми, жили среди них, по любви создавали с ними семьи, как эльфийская принцесса Арвен. Либо становились печальными странниками. И вот практически самым последним отчаливал даже принц Леголас. Как и предрекалось, за время войны он увидел множество страшных картин, побывал в самой лютой битве у врат Мордора, но не ожесточился. Но ушел и он… Все уходили. Все.
Средиземье уверенно осваивалось людьми, они наследовали секреты мудрости древних, развивались и создавали новый мир. Но какая-то незримая его часть навечно ускользнула чудесной легендой Серых Гаваней.
— Прощайте, братья, — тихо шептал Сумеречный, созерцая недалекое в масштабах вечности будущее. Он больше не желал возвращаться в Средиземье, не имел права. Его сердце наполнялось светлой печалью, а ноздри трепетали, словно улавливали манящий аромат соленых брызг. — Может, мне тоже построить корабль? Ждут ли меня там, за морем? Я так устал со всеми прощаться…