Но надзиратель не ведет головой:
- Внимание, заключенные! Прослушайте судебное постановление! Он поднимает бумагу (чуть краешком она становится видна в низу экрана) и мрачно веско читает нам:
...Военный Трибунал Особого Равнинного лагеря МВД СССР, рассмотрев дело по обвинению...
И опять по экрану проплывают вагонки с заключенными - те же вагонки и те же заключенные, которые уже прошли перед нами раз. Но теперь они не читают, не играют, не лежат, не спят- они приподнялись, переклонились, неудобно замерли, слушают:
...заключенных 4-го ОЛПа Равнинного лагеря МВД Таруниной Марии, 1925 года рождения, прежде осужденной к десяти годам по статье 58-один-А и Скоробогатовой Светланы, 1927 года рождения, прежде осужденной к десяти годам, по статье 58-десять...
Загнанные, с исподлобным страхом. И ко всему притерпевшиеся равнодушно. И облегченные, что приговор - не им. И затаив дыхание. Пряча гнев. И не пряча его. Со страданием. С ненавистью.
Бандурист слушает - как будто все это слышал еще от дедов. Дивчина с ведрами кажется испуганной? или удивленной?
...в том, что они уклонялись от честного отбытия срока заключения и вели у себя в бригаде и в бараке разлагающие антисоветские разговоры...
Мы и раньше видели этого сурового арестанта Т-120: поджав ноги, он мирно играл в шахматы на нижней койке. Сейчас нет его партнера. И сам он не смотрит на шахматы: он впился, слушая. У него тот украинский тип лица, который бывает от примеси, должно быть, турецкой крови: брови - черные мохнатые щетки, нос - ятаган.
...нашел упомянутых заключенных виновными в предъявленных обвинениях и приговорил...
Рядом с Т-120 приподнялся, взялся за косую перекладину вагонки и как бы повис весь вперед - Володя Федотов. Каждое слово приговора прожигает его.
...Тарунину Марию, 1925 года рождения, и Скоробогатову Светлану, 1927 года,- к двадцати пяти годам Особых лагерей!
ВЕСЬ КАДР КОСО ПЕРЕДЁРНУЛСЯ.
И опять - подслеповатый зэк, слушающий преданно, и надзиратель. Кончил читать. Опускает бумагу. Смотрит на барак:
- Ясно?
О, молчание! Какое молчание!..
Вдруг в глубине возникает маленький рисунок дивчины с бандуры и
всплеск музыки!
...вихрем проносится на нас, захватывая полэкрана,- потрясенная! с закушенными губами!
И - нет ее. Надзиратель небрежно, утлом рта:
- Выходи на проверку!
И повернулся, уходит. Подслеповатый Возгряков кричит, тряся над головой фанерной дощечкой:
- На проверку! Бригадиры! Выводите народ на проверку!
Тот угол барака, где шахматист горбоносый и Федотов. Федотов не в себе:
- Друзья! Девчонок, не видевших жизни! За стеной! Здесь! А мы все терпим? Политический лагерь, да? Гай!
Гай (это Т-120) еще смотрел туда, откуда читали. Ждал, что еще не все прочли?.. Вдруг резким взмахом ударяет по шахматам, фигуры разлетаются.
- Не то, что - девчонок! А ты задумайся...
Ярость! Извив ищущей мысли пробивается через его лоб:
...Ведь их не случайно взяли - их п р о д а л и! ведь это кто-то каждый день...
чуть пристукивает согнутым пальцем
...закладывает души наши! Ведь это кто-то стучит, стучит...
ЗАТЕМНЕНИЕ.
ясные удары: тут-тук. Тук-тук. голос:
- Можно.
ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
В маленькой голой комнатке с обрешеченным окном сидит за голым столом надзиратель, читавший приговор. К столу подходит Возгряков и кладет перед надзирателем маленькую мятую бумажку:
- Вот, гражданин начальник, списочек: у кого ножи есть. Трое их. Потом вот этот завтра на развод понесет письмо, чтоб на объекте через вольного передать. На живот положит, под нижней рубашкой ищите. А еще один - у него я подметил бумагу в зеленую клетку, на которой было написано воззвание. Надо завтра изъять - не та ли самая бумага?
Надзиратель просмотрел списочек:
- Здорово. Этого гада с зеленой бумагой надо размотать. А ножи большие?
- Не, вот такие, сало резать.
- Ну, все равно посадим. Деловой ты у меня старший барака, Возгряков. С тобой можно работать. Кем ты был до ареста, а?
Подслеповатый Возгряков усмехается, отворачивается от надзирателя в нашу сторону. Глубоко вздыхает. По ничтожному лицу его с постоянно слезящимся больным глазом проходит отблеск величия.
- Я был...
Садится на скамью как равный.
...страшно сказать, какой большой человек!
КРУПНО.
Его лицо, искаженное многими годами лагеря, меж губ сильно прореженные зубы.
...Я в ГПУ был, по нынешнему счету,- полковник. Меня Менжинский знал, меня Петере любил... Сюда меня Ягода за собой потащил. И вот гноят шестнадцать лет... Не верит мне Лаврентий Павлович... Не верит!..
ШТОРКА.
Кабинет попросторнее. Обставлен хорошо. У окна (свободного от решетки) - вазон с раскидистой агавой. За письменным столом в свете настольной лампы - старший лейтенант. Близко к нам - спина сидящего заключенного. Он говорит с грузинским акцентом:
- А Федотов на днях прямо призывал к сопротивлению! Кричал: девчонок рядом засуживают - зачем терпим?
Видим говорящего спереди, узнаем, что он был близ Федотова в бараке. Сидит независимо, свободно жестикулирует. Он высок, строен и щеголь: подстрижены височки, выхолены брови.
...И ваабшще настроение Федотова - крайне антисоветское.
голос:
- А Мантрова?
- Мантров - хитрый, никогда не говорит. А Федотов - открыто.
тот же голос:
- Ну, например. Ну, еще конкретное высказывание Федотова.
- Ну, пажалуста, конкретно. Говорит: если власть тридцать пять лет на месте сидит, так мы против нее - не контрреволюционеры, а революционеры.
Старший лейтенант за столом. Очень заинтересован:
- Но конкретно, он советскую власть называет? Ведь мы сейчас должны протокол написать, Абдушидзе!
- Ну, может советскую власть прямо не называл, но МВД - какая власть? Зачем мне врать, гражданин старший лейтенант? Я не за деньги вам работаю, пА сачувствию.
- И еще -за досрочку, Абдушидзе. За досрочное освобождение.
БЫСТРОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ.
и опять так же: тук-тук. Тук-тук. резкий нетерпеливый ответ:
- Да! Войдите!
Комната подобная предыдущей. Но офицер - не за письменным столом, а стоит у окна, к нам спиной, в накинутой на плечи шинели. Он повернул голову через плечо к нам. Картинная нервная поза. Он вообще картинно выполняет воинские обязанности. Отрывисто:
- Ну, что пришел? Почему так поздно?
Мы еще не видим вошедшего,
только слышим его задыхающийся шепот:
- Гражданин начальник режима! Готовится большой побег человек на двенадцать!
Начальник режима рванулся и с места бегом, развевая наброшенной шинелью,
сюда! Лицом к лицу с С-213, первой скрипкой лагерного оркестра. Но не добродушно-сонное выражение у секретаря прораба. Яркие темные глаза его возбуждены:
- Во втором бараке... из той комнаты, где бригада Полыганова... лазят ночами под пол и копают... я установил... копают под зону!!
У маленького лейтенанта - короткие волосы светлого чубика чуть спадают на лоб. Это - мальчишка, очень довольный, что он - офицер и как бы на фронте. Он еле успевает выговаривать вопросы:
- Бригада Полыганова? Какая комната?
- Десятая.
- Кто да кто бежит?
- Точно не знаю. Как бы еще и не из бригады Климова.
- Давно копают? Сколько прокопали?
- Слышал - дня на два осталось.
Лейтенант скрестил руки на груди. Думает. Отрывисто:
- Ладно, иди!
С-213 отступает из кадра как бы немного кланяясь, прося не забыть доноса и его самого.
звук двери (ушел).
Только теперь лейтенант бежит к телефонной трубке. Колено поставил на стул:
- Ноль три... Жду... Начальник оперчекистского отдела? Говорит начальник режима Бекеч. Имею срочные сведения...
ЗАТЕМНЕНИЕ. СНОВА ШИРОКИЙ ЭКРАН.
Но это не сразу заметишь. Не сразу поймешь, что на экране. Наискосок по нему - подземный лаз. Он просторен настолько, чтобы полз по нему один. Туннелик укреплен боковыми столбиками и верхними поперечинками. На потолке даже горит электрическая лампочка. Лагерное метро! Сюда, к нам, ползет человек, толкая перед собой фанерный посылочный ящик, наполненный землей. Он ползет, и за ним, в дальнем конце, открывается второй человек, который там лежа, не прерываясь, копает короткой лопатой.