Выбрать главу

Обо всем этом писали в газетах. А также и о том, что Питер Хейз был составителем рекламных объявлений. Он вот уже в течение восьми лет работал в рекламном агентстве, одном из самых лучших в городе, у него была безупречная репутация. Холост, последние три года проживал в КВК — комната, ванная, кухня — на Западной Шестьдесят Третьей улице. Играл в теннис, посещал кино и театры, хорошо ладил с людьми, держал канарейку, имел в своем гардеробе пять костюмов, четыре пары обуви, три шляпы, не имел собственной машины. На его брелке был обнаружен ключ от входной двери дома 171 по Восточной Пятьдесят Второй улице. В этом доме не было ни лифта, ни привратника.

Служащие конторы окружного прокурора, весь штат Западного Отдела расследования убийств, газетчики, а также миллионы честных граждан негодовали, ибо Питер Хейз не захотел играть в их игру. Прокуратуру и полицейских таким образом лишили возможности подвергнуть проверке его версию случившегося, газеты — дать детальный анализ версии, сделанный экспертами, а честных граждан — поспорить на сей счет. Дело в том, что обвиняемый не предоставил никакой версии. Со дня ареста до самого дня вынесения решения присяжных он вообще отказывался говорить. И лишь под влиянием своего адвоката согласился ответить на один-единственный вопрос окружного прокурора, да и то в частной с ним беседе; стрелял он в Моллоя или нет? Сказал — нет. В таком случае зачем и когда он оказался в квартире? Что за отношения связывали его с Моллоем и его женой? Почему на его брелке оказался ключ от входной двери в их квартиру? Почему у него в кармане был этот самый «марли» 38-го калибра? Никакого ответа. Ни на один из тысячи вопросов.

Остальные участники драмы оказались куда более разговорчивыми; кое-кто из них даже попал в свидетели. Прислуга Моллоя видела трижды за последние полгода, как миссис Моллой и подсудимый целовались, но она не сказала об этом мистеру Моллою, потому что любила миссис Моллой, к тому же она считала, что это было не ее дело. Правда, мистеру Моллою кто-то наверняка об этом сказал, либо он сам что-то слышал или видел — как бы там ни было, девушка слышала, что он выговаривал жене, и видела, как выкручивал ей руку — бедняжка даже упала. Частный детектив, нанятый Моллоем в конце ноября, узнал, что миссис Моллой и Питер Хейз встречались четыре раза в ресторане, но более пикантных подробностей ему раздобыть не удалось. Были и другие факты, но они тоже носили весьма неопределенный характер.

Главным объектом притяжения для обвинения была вдова, Селма Моллой, хотя она отнюдь не стала его главной опорой. Ей было двадцать девять, то есть на четырнадцать лет меньше, чем мужу, и, судя по снимкам в газетах, она оказалась весьма фотогенична. То, что ее привлекли в качестве свидетеля, породило бурные дебаты. Помощник окружного прокурора добивался права задать ей кое-какие вопросы, в то время как судья отказался предоставить ему такое право. Например, помощник окружного прокурора попытался поставить вопрос таким образом: «Был ли Питер Хейз вашим любовником?», но ему пришлось довольствоваться другим вопросом: «Какие отношения у вас были с Питером Хейзом?»

Она сказала, что очень расположена к Питеру Хейзу. Сказала, что считает его хорошим другом, очень ему симпатизирует и думает, что он ей тоже симпатизирует. Отношения, их связывающие, не имеют ничего общего с понятием «супружеская неверность». Что касается отношений между ней и мужем, то не прошло и года со дня их свадьбы, как она поняла: брак был ошибкой. Ей, конечно, следовало бы предвидеть это заранее, так как за год до их свадьбы она поступила к Моллою секретаршей и в общем-то догадывалась, что это за человек. Тогда обвинитель изобрел такой заковыристый вопрос: «Вы полагаете, что этого человека следовало убить?», однако Фрейер запротестовал, и этот вопрос заменили на иной: «Что это был за человек?» Фрейер и в данном случае возразил, мотивируя свой протест тем, что закон не позволяет требовать от свидетеля высказывать его собственное мнение, и снова начались бурные дебаты. В ходе следствия выяснилось, что Моллой незаслуженно обвинил жену в супружеской неверности, несколько раз бил ее, оскорблял в присутствии посторонних и ко всему прочему отказался дать развод.

С Питером Хейзом она виделась за три дня до убийства, на новогоднем вечере, и больше не видела его до тех самых пор, пока ее не вызвали в день убийства к следователю. Она говорила с ним по телефону первого и второго января, но подробностей разговоров не помнит, помнит только, что речь шла о каких-то пустяках. Третьего января около половины восьмого вечера ей позвонила подруга и сказала, что у нее есть лишний билет на представление. Когда миссис Моллой вернулась домой около полуночи, в квартире были полицейские и муж с продырявленной головой.

Фрейер не стал подвергать миссис Моллой перекрестному допросу — он обещал Питеру Хейзу, что не будет этого делать.

Вулф, который слушал очень внимательно, фыркнул, но отнюдь не насмешливо.

— А разве не адвокат разрабатывает стратегию и тактику защиты? — поинтересовался он.

— Он самый, когда возможно, — ответил Фрейер. Он уже три четверти часа пересказывал нам показания свидетелей и отвечал на возникающие в связи с этим вопросы, позволив себе за все это время лишь стакан воды, — но только не с моим клиентом. Я ведь говорил вам, что он очень трудный человек. Миссис Моллой была последним свидетелем обвинения. Всего у меня их было пять, но толку от них никакого. Рассказать о них?

— Нет. — Вулф взглянул на стенные часы. До ланча осталось двадцать минут. — Повторяю, я прочитал отчеты в газетах. Мне бы хотелось знать, почему вы решили, что он не виновен?

— Ну, мысль родилась в результате целого ряда наблюдений. Я наблюдал выражение его лица, тон его голоса, его реакцию на мои вопросы и предположения, а также анализировал его вопросы, хотя они и были редкими. Но не в том главное. Главное состоит в том, что уже во время нашей первой беседы, на следующий день после ареста у меня сложилось впечатление, будто он отказывается отвечать на вопросы из-за того, что хочет оградить миссис Моллой то ли от обвинений в убийстве, то ли от всяческих осложнений или же просто от каких бы то ни было забот. Во время второй нашей беседы я добился кое-каких успехов. Я сказал ему, что адвокату в общении с его клиентом дано привилегированное право не разглашать тайну, и что если он и впредь будет утаивать от меня жизненно важную информацию, я от этого дела откажусь. Он спросил, что произойдет в случае, если я откажусь от дела, а он не захочет брать другого защитника, я ответил, что суд сам назначит ему защитника, потому что во время процесса его не могут оставить без защиты. Он спросил у меня, будет ли все, о чем мы с ним станем говорить, фигурировать на процессе, я сказал, что будет фигурировать только то, на что я получу его согласие.

Стакан был снова наполнен водой, и Фрейер отпил из него небольшой глоток.

— Вот тут-то он мне и рассказал кое-что. В частности то, что вечером третьего января был у себя дома один и едва включил радио, чтобы послушать девятичасовые новости, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку, и мужской голос сказал: «Пит Хейз? Это говорит друг. Я только что от Моллоев. Майк затевает новые побои. Ты меня слышишь?» Он ответил, что слышит, и хотел кое-что спросить, но в трубке раздались гудки. Он схватил пальто и шляпу, выскочил на улицу, поймал такси, примчался к дому, открыл входную дверь своим ключом, поднялся на лифте на пятый этаж, и увидев, что дверь в квартиру Моллоев распахнута настежь, вошел. Моллой лежал на полу. Он прошелся по всем комнатам, но там никого не оказалось. Тогда он подошел к Моллою и понял, что тот мертв. В пятнадцати футах от тела на стуле возле стены лежал пистолет. Он взял его и положил в карман, а сам стал осматривать квартиру в поисках каких-нибудь улик, как вдруг в прихожей раздались шаги. Сперва он решил спрятаться, потом передумал и направился к двери, и тут вошел полицейский. Вот что он мне рассказал. Мне первому. Разумеется, я мог бы отыскать это самое такси, но вряд ли стоило тратиться. Ведь все могло оказаться именно так, как он говорит, с той лишь разницей, что Моллой был жив, когда он приехал на квартиру.