— Анька, не дури, — не выдержала Тося, — обслужи молодого человека, как следует!
— Да улыбнись и глазки сострой, — прогудела, не двигаясь с места, Глафира Петровна, — будешь парням грубить — навеки в девках останешься!
Боря Тур почесал подбородок:
— Ладно, бывайте. И правда, уже закрывать пора.
— Куда ж ты теперь?
— Пойду, знакомых проведаю.
— Стой, если ты к Леське…
— Я знаю, что ее здесь нет.
— А куда подалась, знаешь? — вкрадчиво спросила Глафира Петровна.
— На заработки?
— Да уж, заработки там — не позавидуешь. — Тося поджала губы, а ее коллега прямо вскипела от праведного гнева:
— В бордель их всех наш Свинаренко упек! Всем ансамблем! Петь да танцевать, говорит, в Турцию поедете. А там их всех в бордель и отправили! — Глафире Петровне явно нравилось четко выговаривать это манящее нездешней жутью слово — «бордель». Тур оцепенело молчал, и она перешла к аргументации: — Анжелка Ляшенчихина сбежала по дороге — такое рассказывала, такое, что — ну!
— Да уж, — подхватила Тося, — паспорт #225; у них сразу за границей отобрали, как только таможню проехали. Клиентов, говорят, будете обслуживать! Сами понимаете — как. А кто откажется — секир башка! И концы — в воду! Вот как она рассказывала.
— А где она сейчас?
— Анжела? В область перебралась, конечно. И родители за нею собираются. Кто ж здесь будет оставаться, если каждый в нее пальцем тычет? А девушка-то и не виновата.
— Ой, не говорите мне про невинность! — с едкой иронией покачала головой Тося. — Она, что, газет не читала? Не знала, зачем в Турции наши девки нужны?
— Здрасьте! Их же петь приглашали. И танцевать.
— А они уши-то и развесили! Как же, нужны там такие артистки! Не понятно что ли, там же танцовщицами проституток называют.
Борис почувствовал, как у него под шапкой зашевелились коротко остриженные волосы. Он прочистил горло и спросил по-зековски хрипловато:
— И что? С Лесей? Где она?
— Кто ж знает? Поехала — и нету. У других девчат и родители есть, а найти не могут. И в суд подавали, и в милицию обращались. Ищут! А она сиротой осталась, кто ж ее искал бы?
— В борделе? — голос Бори Тура стал таким хриплым, что женщины смолкли и опустили глаза.
— Все, закрыто! Нечего уже! — надрывалась у входа пронзительная молодуха. — Завтра! Нам сегодня еще кассу сдавать!
…Опомнился Борис уже на улице.
Он давно подозревал, что с Лесей что-то не так. Когда она внезапно писать перестала. Но бордель… Турция… Ну и подлец же Свинаренко! Всех киданул, со всех сторон… подлец…
Ноги механически шагали вперед, в сторону улочки, грезившейся в каждом тюремном сне. Снег кружил перед глазами. Мерещились Лесины глаза в белой кисее паранджи. Тю, паранджа черная!
Черная.
Чернеют окна знакомого дома, закрытые покосившимися ставнями.
Двор замело снегом — ни тропинки, ни следа.
А он на что надеялся?
Повернул к единственной в городке гостинице и чуть не столкнулся с монументальной теткой Глафирой.
— Я так и знала, что сюда пойдешь. Слушай меня, — она приблизила свое лицо вплотную к его уху и зашептала: — Конечно, мое дело — десятое, но говорят, что Свинаренко теперь в Барвинковцах, чуть не полрайона там скупил…
— Барвинковцы? Где это?
Она прошептала несколько слов ему в самое ухо и прибавила погромче:
— Ты ж смотри там, осторожненько. Семка Разгильдяй ездил, хотел про свою Галю узнать, вернулся сам не свой. Это страшные люди! Смотри! Он там в большой силе, авторитетным человеком стал. Берегись! Но запомни: я тебе ничего не говорила. Ну, бывай! Счастливо! — И исчезла во тьме, растворилась, как призрак.
Холодный безлюдный переулок. Покинутый дом.
Будто весь этот разговор приснился.
Захотелось упасть. Лечь. Отдохнуть… И он отправился искать ночлег.
В тесном вестибюле провинциальной гостиницы снова натолкнулся на того низкорослого кощейчика бессмертного из автобуса, и снова этот фрукт в черных очках. На этот раз он стоял, прислонившись худосочной спиной к стене и набирал номер на крошечной мобилке. Через несколько секунд, не стыдясь дежурной и двух других постояльцев, начал подростковым фальцетом:
— Привет, это я… Как это — кто? Крис… Это не голос изменился, это здесь эхо такое, мешают… Ну, Валь, не обижайся… Может, сбой связи из-за погодных условий… Откуда я знаю? Что? На что ты намекаешь, Витрувий недорезанный? Да шутка это, чего ты? Невинная, без намеков… Ну, ты ж у нас и Витрувий, и Корбюзье в одном лице… Тебе лучше знать… Нет, утром начну… Ну, бонжур, покедова… Цитата это, без намеков. Все.