На поминках народу было не так уж много. Поскольку семья дочери приехала только в день похорон, организовывали всё подруги и решили, что поминать будут только близкие люди: немногочисленная родня и они. Так что за столом собрались Танюшка с мужем и дочерью, Петина племянница, соседка, старуха под девяносто, дружившая ещё с первой свекровью Тани, и институтские подруги. Из мужиков — Славка и Алик. Было тесно. На диване уместились пятеро: Вера, Слава, Римма, Оля и Алик. Оля, измученная похоронными хлопотами и уходом за парализованным Петей, привалилась к спинке дивана и вырубилась. Людмила Васильевна хмыкнула: всё-таки Оля из них из всех выглядит старухой в свои 66. Оглядела застолье и с досадой поняла, что моложе всех смотрится Римма. Наверное, потому, что живёт с мужем и в достатке. Все остальные — одиночки: Вера, Света, Оля, Люда. Одеты вполне пристойно, но обыденно. А Римма! Очень недешёвое платье, элегантная сумочка и аккуратная стрижка. Алик перевоспитал её под себя, он всё-таки из хорошей семьи и всегда следил за собой, не гляди, что простой строитель! За этими мыслями Людмила Васильевна не заметила, как обычный застольный разговор перерос в ссору между зятем покойницы и Петиной племянницей. Конечно, речь шла о квартире. Племянница была не прочь перебраться сюда и ухаживать за любимым дядей. А зять планировал на полгода пустить жильцов, а потом выставить квартиру на продажу. А Петю? У него же комната на Ваське, пусть туда перебирается! А кто он ему? Тане Петя не отец, с тёщей он на старости лет сошёлся. Ну и что, что почти двадцать лет вместе прожили? Не думаете ли вы, что мать не позаботилась о семье дочери, не написала завещание на её имя? Племянница в ответ заверещала, что даже если у покойницы хватило совести отписать всё дочери, у дяди Пети есть вполне законное право требовать выделения доли в наследстве, поскольку он находился на иждивении жены! Зять вздрогнул и посмотрел на Римму. Ишь ты, в упор нас не видит, но когда надо, вспомнил, что Римма — юрист! Римма кивнула: да, имеет. Зятя затрясло. Проснувшаяся Оля вздохнула: «Бедная Таня, она всё знала заранее». Зять кинулся на неё: «А вам пора поискать себе пристанища в другом месте! Нас трое, да ещё дядя Петя колодой здесь лежит… до завтра». Все ахнули, Танечка смутилась до слёз: «Пранас, разве можно так с тётей Олей! Она ведь ухаживала за мамой и дядей Петей!» «Вот и скажи ей спасибо! Но не отдавать же ей за это тёщину квартиру». «Так, — сказала Римма, и все замолчали. — Как душеприказчица покойной Татьяны Савельевой…» Зять вскочил. «Сядь, Пранас, я душеприказчица, а не наследница. Чтоб тебе понятно было, слежу за исполнением воли покойной. Оглашу её прямо сейчас, в присутствии самых близких ей людей. Но сначала предыстория».
А предыстория такая. Четыре года назад болезнь дала первый звоночек. И Татьяна задумалась о том, что будет после её смерти. И советовалась, конечно, с Риммой. Квартира, доставшаяся ей от свёкров, безусловно должна отойти дочке Танечке как внучке первых владельцев. Но! Петя ей тоже не чужой. Он гораздо крепче её здоровьем. Тем не менее, в его немолодом возрасте вернуться в коммуналку… да ещё получить такую оплеуху от жены, с которой прожил немало лет душа в душу. С другой стороны, если оставить квартиру Пете, это уже будет совсем ни в какие ворота. С Танюшкой они всегда не ладили, и после смерти Пети жильё неизбежно перейдёт его любимой племяннице. Оставить квартиру дочери на условиях доживания в ней отчима? Как бы зять не сократил срок этого доживания не только в квартире, но и на белом свете! Тут Танюшка вскинулась: «Тётя Римма, ну что вы такое с мамой…» Римма вздохнула: «Танечка, если он жизнь жены и дочери в доживание превратил, то что ему какой-то тёщин муж». «Тётя Римма, это строительство ведь для нас!» «В том-то и дело, что не для вас!»
Лет уже побольше десятка зять строил усадьбу. На хуторе, когда-то принадлежавшем их деду, жил бобылём его старший брат и наблюдал за строительством особняка, возводимого на деньги, которые присылал Пранас. Строил с размахом: большой дом с колоннами и балконами с ажурными решётками, ветряки на холмах, чтобы собственной энергией пользоваться, многочисленные надворные постройки, чтобы скотину разводить. Все северные заработки мужа и жены вбивались в это поместье. Тёща не сомневалась, что деньги от продажи квартиры уйдут туда же. И боялась, что тогда у её девочек не останется вообще ничего: ни усадьбы, ни квартиры. Зять перебил Римму: как это «ни усадьбы»? А вот так, зятёк. Что ж, ты думаешь, Таня не сделала запрос в суверенное государство о собственности зятя? На имя брата усадьба строится, Пранас с его российским гражданством там ни одной доской не владеет! «Ни фига себе, — сказала внучка покойной. — Мы макаронами питаемся и в рубище ходим, у меня ни айфона, ни компа, и всё это для дяди Кястаса, который с нами не разговаривает, а только рычит! Даже мои серёжки в эту деревню вбухали!» «А ну-ка, замолчи, когда старшие разговаривают, — прикрикнул на неё отец. — А вы, Римма Ивановна, должны понимать, что всё это делается из-за налогов. Для гражданина другой страны было бы дороже». «Понятно, — сказала Римма. — А если ты, Пранас, выйдя из этого дома, попадешь под трамвай, твой брат выделит хоть сарайчик твоей семье из этого великолепия? Сам знаешь, что нет. И не надо со мной спорить, понимаешь ты, что я права. Ввиду всех этих обстоятельств Таня не знала, как разделить волка, козла и капусту, пока эта история с Олей не случилась. А вот тогда Таня решила ничего не решать». «То есть нет завещания? — вмешалась долго молчавшая племянница. — Значит, квартира делится на двух наследников?» «Насчёт квартиры обращайся к Оле. Она уже четвёртый год её владелица». Немая сцена.