Суда разрезали тяжелую сизую гладь. Они шли ровно под мерный стук весел, поднимавшихся и опускавшихся одновременно. На «Руке Победы» их было по тридцать с каждой стороны — трехсаженевые, вставленные в узкие уключины, над каждой из которых на твердой планке висел черный, желтый или белый щит. Слаженность гребцов поражала. Рогдай перебрался на корму, где было место для слуг и финских стрелков, и разместился на сосновых половицах возле ковшей и ведр для вычерпывания воды.
Он видел, как Хегни Острие Копья орудует широченным кормовым веслом, больше похожим на лопату, прикрепленным ремнем к деревянной колоде снаружи лодьи. Могучий урманин сопел, сузив глаза, но ни на миг не прекращал работы. Траллы старались держаться от него подальше.
А прямо над парусом сновали голодные чайки, рассыпая вокруг себя несносный галдеж. Их становилось все больше и порой они закрывали небо густой россыпью своих белых тел.
— Эй вы! — рявкнул Хегни финам своим скрипучим голосом. — Непутевые охотники на оленей! Подстрелите-ка парочку этих наглых тварей.
К удивлению Рогдая, смысл слов рулевого оказался ему понятен. Он увидел, как светлоголовые стрелки, одетые в рубахи из сыромятной кожи, вмиг оживились и начали сбивать птиц тонкими оперенными стрелами. Про себя мерянин похвалил их за точность, потому как каждый выстрел достигал цели. Подняв еще больший гам, чайки стали испуганно разлетаться в сторону. Одна бухнулась прямо в ноги к Рогдаю — стрела пробуравила ее грудку навылет. Урманин в заднем ряду обернулся.
— Вот тебе и обед, — загоготал он.
Лодьи шли друг за другом, первой — «Змей Волн», за ним — «Рука Победы», и замыкал строй «Волк Бури». Ветер крепчал, поднимая тяжелые буруны. Воздух похолодел. Уже скоро всех слуг подняли на ноги, велев обносить гребцов питьевой водой. Рогдаю тоже дали ведерко и ковш, которым нужно было зачерпывать столько воды, сколько просили урмане для утоления жажды.
По обеим берегам реки сгустились темные, непросветные кущи лесов. Они тянулись нескончаемой чередой, заставляя воинов хмурить брови.
— Даже в Бьярмаланде нет таких дремучих чащоб без конца и края, — заговорил Альв Бешеный, обращаясь к Энунду. — Как здесь живут люди?
— Кто его знает? — отозвался Раздвоенная Секира. — Ты вот привычен к голым скалам, где гуляет ветер, а редкие деревья растут среди камней. Гарды любят леса и сроднились с ними. Я слышал, они поклоняются своим лесам, как божествам, и те оберегают их от врагов.
— Как же можно поклоняться лесу? — захлопал глазами Торольв Огненный Бык.
— Это потому, что леса здесь живые и очень могущественные, — Энунд говорил со знанием дела. — Им ничего не стоит погубить человека или спасти его. Могут обратить даже в медведя или в лося. Верно, Рогдай?
Молодой хирдманн обернулся к мерянину, который в этот момент поил Агнара Земляную Бороду. Рогдай впервые ощутил на себе такое внимание со стороны Волков Одина и даже смутился.
— Так и есть, — ответил он по-словенски, когда понял, о чем его спрашивают. — Боголесье правит судьбами всех людей и зверей. Если его правильно понимать, оно дарует силу и мудрость.
— Вспомните Страну Финов, — заметил Сельви Трехцветный, воин со сломанным носом, в бороде которого уживались русые, рыжие и седые пряди. — Там все, кто живет в глуби нетронутых чащ — маги и кудесники. Это оттого, что в них вселяются лесные духи.
— Точно! — прогремел Торольв. — Во времена похода Ванланди-конунга, сына Свейгдира, на финов, все эти лесные дикари применяли сейд. Они создавали мерзких тварей из своей слюны, лишали разума игрой на своих дудках, сжигали взглядом паруса. Ведьма Хульд в конце концов извела конунга, проникнув в его сон и там его удушив.
Хирдманны дружно запыхтели. Все они слышали об этой давней истории.
— О финах-колдунах могу сказать одно, — решил нарушить свое молчание Агнар Земляная Борода. — Все они — потомки Вейнемунга[61], древнего жреца и рунознатца. Фины почитают его, как мы Одина.
— Это тот, кто проник в страну Мрака и Тумана и пробудил из могилы мертвого великана, чтобы получить от него магическое знание? — спросил Энунд.
— Он самый, — подтвердил Агнар. — Вещий старик, которому было подвластно все в земле Озер и Больших Камней.
Среди хирдманнов установилось молчание. Братья с легким напряжением продолжали разглядывать гардские берега.
Плыли целый день, однако окружающий пейзаж не изменился. Лишь иногда леса наползали на холмы и косогоры, покрывая их кустарниками и деревьями до самой воды. Все больше становилось хвои, запах которой долетал до драконов. Кое-где перелески стояли, точно городища с башнями и тыном — плотно, грозно, сурово. В иных местах они полоскали в воде раскидистые ветви, а лесные птицы выводили рулады на разные голоса, силясь перекричать друг друга.
Вестовой со «Змея Волн» Ульв Длинная Шея своим зорким, словно у Ведрфельнира[62], взором, выглядывал отмель, чтобы прибиться к берегу. Нужно было сделать передышку. Днем хирдманны бегло перекусили солониной, но теперь очень хотели развести костры и наполнить желудок горячей пищей. Перед отбытием из Святилища Меча Олав велел заколоть шестерых кривичских лошадей, на которых прибыли Тороп с дружинниками, разделать их на части и забить в бочки. Лошадьми в набегах Братья не пользовались, предпочитая удовольствию верховой езды вкус хорошо прожаренной конины, надетой на саксы. Еще в трюмах водилась свежая свинина и телятина, доставленная слугами Сбыслава.
Удобный берег пришлось искать долго. Топорщащиеся на ветру кустарники будто не желали подпускать Волков Одина к себе. Но вот, наконец, вдали обозначилась большая песчаная коса.
Убедившись, что опасность не угрожает дружине, Медвежья Лапа распорядился разбить стан, не преминув все же поставить перед лесом прикрытие из финских лучников.
Вскоре дружина уже сидела у костров, распивая брагу и поглощая дымящееся жаркое.
— Спроси-ка у этого малого, — вдруг кивнул Альв Энунду в сторону мерянина, — что нужно делать, чтобы сейд леса не губил воина.
Раздвоенная Секира подозвал Рогдая, направившегося к часовым-финам с куском мяса, и перевел ему вопрос Бешеного.
— Надо уважать лес, — ответил мерянин. — Напрямик с ним говорить, не скрывая от него своих умыслов, сердце свое перед ним распахнуть. Тогда его сила не причинит вреда. В каждом его дереве, камне, пне и даже травинке живет свой дух. Все они родичи между собой и стоят друг за друга, как отец и сын, как брат и сестра. А еще в каждом лесу есть рощи — все больше березняки и ельники — в которых нельзя сломить даже ветку. Это особые места, где собираются боги. Их надо чуять сердцем, чтобы избежать беды. Иначе деревья и камни оживают, творя расправу. Есть и Духи Сумеречных Троп или Безголовые Странники — они живут у ручьев и озер. Это неприкаяные души мертвых людей. Они могут утащить в омут или лишить разума.
Большинство хирдманнов понимали словенскую речь, на которой изъяснялся Рогдай, и слушали его, раскрыв рты.
— Среди лесных зверей, — продолжал мерянин, — надобно сторониться Звериных Матерей, не поднимая на них копья и лука. Это тоже духи, которых нельзя убить, но которые могут причинить человеку большой вред. Так есть Золотая Дева, мать всех лис, есть Крылатая Старуха, мать птиц, Сосновица, мать медведей. Есть матери лосей, волков, зайцев, выдр и других лесных созданий. Они не имеют плоти, однако очень опасны. Сердить их не следует. Угрозу в лесу несут и бродячие пни — они таят в себе всевозможные болезни. Также есть Поющие Старцы, хранители лесных богатств, которые шепотом, перестуком и прочими звуками заманивают в ловушки, из которых нельзя выбраться.
Энунд засопел. Вне сомнения, в словах мерянского парня была правда, уж с такими вещами сыну Торна Белого пришлось познакомиться на собственной шкуре. Молодого хирдманна даже передернуло, когда он вспомнил топь. Ведь в трясину его завлекло чье-то чудесное пение, за которым он шел, словно зачарованный.
— Мои родоплеменники, как и словене, умеют договариваться с богами и духами леса, — вещал тем временем Рогдай. — Умеют и распознавать угрозы на лесных дорогах. А главное — почитают самого владыку лесов.