— Сказал, что другой народ оттуда начинается, а он не дослушал, он всегда торопился. Все скорей записывал и говорить со мной не стал. Так написал на карте. А я был молодой. Ну, думаю, оп потом догадается и все узнает. А он ни черта не догадался, и стали звать нас, как богатых немцев. А мы сами, мы — наши люди, весь род… как Нгоачи-Бичи — там живут. Экспедиция ходит, а не понимает.
Утром Пахом пришел к соседям.
— Егор, поедем в церкву. Все уж поехали нынче. Заночуем там, завтра с утра еще помолимся.
Егор знал, что все поехали в церковь. Дед ему давно говорил, что сегодня придется ехать.
А у Егора душа болела за сына. Василий ушел на охоту и не возвратился вовремя. Правда, он парень умелый и осторожный, но чего на свете не случается.
Приходилось ехать в церковь без Василия. Знал Егор, что Васька удал. Тихий обычно, да, говорят, тихие еще бедовей. Пока как будто Василий ничего не натворил. Как-то жаль было отцу своего парня. Василий часто скучал почему-то и все думал. Татьяна все дразнила его, что влюбился в проезжую генеральшу.
— Поедем! — сказал отец и велел ПЕтровану: — Закладывай.
Пахом вздохнул облегченно. Он боялся, что Егор откажется. А поп велел Пахому приехать с Кузнецовыми.
— Дом у Бормотовых большой, а народу сколько! И братья не делятся, и сыну не велят, — сказала Наталья мужу, когда Пахом ушел. — Ты уговори его. Я с Аксиньей, а ты — с ним. Ильюшка не смел, сам не попросится.
— Скажу попу, — бойко сказала Татьяна. — Поп-то все укажет. Пахом послушается.
— А ты разве не едешь? — спросил Егор.
— А я домой пойду. Мужик слег, болен.
Егор жил не в ладах с попом. Но детей приходилось приучать к церкви, посылать на исповедь. Егору пришлось приучать детей уважать священника.
Наталья надела крытую хорошим сукном шубу, шаль. Бабка вышла в полушубке. Дед Кондрат сел на облучок и взял вожжи.
Егор пошел к брату.
— Что же ты не едешь? Поедем, мы ждем тебя.
— Нет, я не поеду, — ответил Федя.
— Что так?
— Я больной совсем. Трясет.
— А подводы с богомольцами уехали. И мы ждем…
— Дуня идет! — воскликнула Татьяна. — Принарядилась как барыня.
— Илья мой умчался! — входя, сказала Дуня.
— Богу молиться?
— Нет, поехал гулять. Мне скучно — ни спать ни лечь. Ребят моих увезли в церковь. Дом пустой. И у тебя пусто. Сплясать бы нам.
… Дуня просила Илью: «Побудь со мной. Все уехали, мы одни, голубочек мой, чернявенький мой!»
Но Илья не стал ее слушать. А единственный раз можно было побыть наедине, два дня побыть вместе, пока старики и вся семья на миссионерском стане.
«Останься, Илья! — просила Дуня. — Молю тебя!»
Она стала перед ним на колени и обняла их.
А Илью опять ждали в лавке у китайца, близ почтового станка Бельго, в восемнадцати верстах отсюда. Оп прошлый раз сгоряча и в досаде пообещал им приехать, когда Дуня не захотела кататься. Илья чувствовал, что получается нехорошо, что либо жену обидит, либо товарищей. Но жена человек свой, никуда-то не уйдет, она его любит. А перед товарищами будет стыдно, нехорошо отступиться от данного слова. Над ним и так ямщики посмеиваются, что он у жены под каблуком.
Илья не слушал Дуняшу и одевался.
«Илья! Илья, ты обидишь меня, — приговаривала она. — Илья, я давно уже терплю, смотри, смотри — худо будет!»
С тем они и расстались. Илья сунул в карман карты…
— Соломенная вдова! — воскликнула Дуняша. — Дядя Егор, оставайся с нами, не езди в церковь… Мы с тобой давай спляшем! — бойко сказала она Кузнецову.
— Ты еще не уездилась?
— Кадрель?
— В пост-то… Грех разводить!
— Делов тебе! Ты, говорят, купца-китайца в пост мутузил, да еще в великий! За красивую девку, говорят. Грехи-то отмолил?
— Отмолил. А что?
— А ты с девками гулял когда-нибудь?
— Как же! Хоть и теперь. Вот откроем прииск, и гулянка будет, пир на весь мир. Так не едешь, Федя?
— Совсем силы нет.
— А я куда же, его не кину здесь одного-то, — спохватилась Татьяна.
Егор уж заметил, что у молодых бабенок глаза блестят, они чего-то хотят затеять.
Таня закутала ребятишек и вышла проводить.
— Что же ты, Татьяна? — с оттенком укоризны спросила бабка.
— Да уж берите ребят с собой.
— Ты давно не была, — ответила Дарья. — Да я и сама не люблю этого попа.
Рыжий священник часто ссорился с Дарьей, однажды обозвал ее колдуньей.
«Какая же я колдунья! Я людей мыться учу, водой, с мылом, лечу травами», — отвечала она.