Таня: "У тебя ноги промокнут в штиблетах"
"Хорошо, что ты взяла зонтик".
Она: "А кроме кабачков у меня будет коктейль... ну, арбузом тебя не удивишь...слушай, неужели у вас в Ташкенте вот так принимают гостей, как ты меня вынуждаешь?"
"Я не знаю, как принимают у нас в Ташкенте, я знаю, как я принимаю"
Таня: "Вот сюда", - и подтолкнула его к калитке, ведущей во двор.
Он: "Куда ты меня ведёшь? Вон оттуда выезжают автобусы. Мне, наверно, туда надо".
Она(виновато глядя в глаза): "Ну, может, ты тут постоишь, а я тебе вынесу что-нибудь?"
Он чуть не расплакался, смеясь: "Сухим пайком, что ли?"
Действительно, глупость. Пошли на угол к остановке.
"А я маме о тебе сегодня целый день рассказываю".
"Ну, значит, она знает обо мне больше, чем я сам о себе знаю".
Таня: (тихо, жалея): "Я не знаю тебя".
Она шла впереди, опустив голову и засунув руку в карман плаща.
"Не знаю, что бы я делала без тебя эти десять дней"
Он (не поверив): "Ну, это уж слишком!"
Она сказала огорчённо и испуганно: "Какой ты злой сегодня".
Хотелось расстаться по-хорошему.
Он повесил сетку на сучок дерева. Потом по дороге на автобус и с автобуса она часто смотрела на этот сучок и думала: "Было или не было?", - как в песне Новеллы Матвеевой про след от гвоздя.
Он встал у дерева и спросил: "Складной?"
Она стояла, задумчиво уставившись на него, и не сразу поняла смысл вопроса. Он перебил её мысли и, досадливо поморщившись, она пробормотала: "складной" и уже потом поняла, что он спрашивает про зонт и, наконец, удивилась, вытаращив глаза: "Как он может сейчас спрашивать о такой чепухе?"
Он отошёл от дерева. Наверно, капало, деревце было тоненькое, и шёл дождь. Встал с другой стороны. Таня боялась, что он промокнет в лучшем, наверно, костюме и штиблетах из-за неё и её грязного белья, и что она его задерживает. Поэтому она всё заглядывала за его спину, не идёт ли автобус, держа над ним зонтик. От него слегка пахло вином.
Она: "Мне совестно было тебя беспокоить, ты мог бы прислать посылку".
Он: "Я так и не прочёл твоего дневника, он меня так заинтриговал..."
"А там и не было никакого дневника - библиотечная книга и так, по мелочам".
"Интриганка ты..."
"Да..."
Она подняла на него глаза и увидела, какой у него измученный вид. Сначала-то он хотел его скрыть от Тани.
Он тонко улыбнулся: "А ты всё та же, как я увидел тебя в первый раз, в капюшончике..."
Таня (надув губы): "Ты заставил меня снять его".
Он (с обезоруживающей теплотой): "Я думал, под ним ничего нет. А у тебя, оказывается, было кое-что на голове".
Тут её совсем разобрало. Она стояла и смотрела на него во все глаза, стараясь запомнить его лицо: тщательную чёлку, голубовато-серые глаза, длинный нос, узкий рот. На щеках прыщи. Она как будто провела по его лицу мягкой тряпочкой.
Смотрели глаза в глаза. Из неё что-то полезло наружу, боль и нежность. Пришлось изо всех сил заталкивать обратно.
Он: "Я думал о тебе хуже".
У неё на лице появилось вопросительное выражение. Вот это было то, что её интересовало в последний вечер. Что он думал о ней на самом деле, отвлекаясь от словесной шелухи об "идеалах" и "звёздах"? Она ведь не напрашивалась на те глупости, которые он говорил. И какой нормальный человек думает сам о себе, что он - идеал?
Она всё чаще заглядывала, нет ли автобуса, вытянув над ним руку с зонтом. Они увидели автобус, когда он уже был на остановке. Он крепко и нежно сжал её руку с зонтом и, сделав над собой усилие и даже не взглянув, нет ли на улице машин, бросился через дорогу к автобусу. Она судорожно стала снимать с узелка его сетку, у неё не получалось, и она бросилась за ним. Он стоял в автобусе у входа.
"Счастливо!"
Он (резко, с горечью): "Прощай".
Она побледнела и покачнулась.
Автобус тронулся.
Уходя с остановки, она закрыла зонт и ссутулилась. Дождь продолжал моросить.
Последние несколько дней, когда он ещё был в Москве, ей стоило больших усилий не звонить ему. Ей было плохо, что-то вроде гриппа. Не могла думать ни о ком, кроме Вани. Увидит на улице темноволосого парнишку - Ваню напоминает. Вспоминала, что он любит, что не любит, как улыбался и что говорил.
7 Приехал зимой
Каникулы кончились. 8 февраля. Вечер. Таня поняла, что Иван не приедет.
Утром, нечесаная, завтракала. Шаги на лестнице. Звонок. Ваня. Чуть не села на пол. Одна в квартире. Огорчена. Поставила стул в дверях комнаты: "Садись. Я же тебе написала такое письмо!".
"Очень хорошее письмо"
Над письмом Таня долго думала, переживала, как бы не обидеть. А он всё равно приехал.
Ушла на кухню. Хлеб с маслом в горло не лез. Таня чуть не поперхнулась. Вышла: "У меня как раз не убрано!"
Он сидел в клетчатом пальто и улыбался. Таня взяла яблоко и вышла в коридор: "Зачем ты носишь яркое пальто? За версту видно - тебя мучит комплекс неполноценности!"
"За что ты сердишься?"
"Да я не сержусь, я очень благодарна".
"За что?"
"Ну, вообще. Да, раз уж ты пришёл, тебя надо напоить чаем".
Таня дала ему чашку и конфету.
Он: "У тебя дрожат руки"
"Они всегда дрожат. Зачем ты пришёл? Во дворе могли увидеть, что ты идёшь сюда".
Он: "Не знаю, ко мне приходят в гости, и я никого не боюсь".
"Так ты же мужик. Мужик ты или нет?"
Он: "Да, меня встретила какая-то бабуля".
Он допивал чай, стараясь оттянуть уход. Таня стояла и ждала.
Он: "Я замёрз. Можно, я посижу у тебя немного?"
"Немного. Что же делать? Ты - гость Москвы, надо показать Ленинские горы, что ли?"
Он: "Зачем ты мне адрес-то дала?"
"Иначе не принимали заказное письмо".
"А раньше, в Гусь-Хрустальном?"
"Не знаю, не верь женщинам. Ну как, удалось жениться?".
"Если бы и женился, тебе бы не сказал".
"Ну, Иван, иди, но никому не попадайся на глаза, а встретимся на автобусной остановке".
"Может, лучше на метро ВДНХ?"
"Не знаю, ну ладно, пусть".
8 В метро
Таня долго копалась, боялась и надеялась, что он не дождётся. На ВДНХ, на платформе метро, он, увидев её, не улыбнулся.
В метро на эскалаторе он вспоминал о ташкентском землетрясении. Таня рассказала об ашхабадском землетрясении - её мама оттуда родом, - и об отце - офицере, моряке, с которым мама развелась.
Он: "Теперь я понимаю..."