Перекусив и напившись чаю, охотники связали узлами концы одеяла, просунули под ними жердь и понесли пленника в избушку, сменяясь на ходу. Не ведал только старый зверолов, что на сей раз взял он последнего буреинского барса. Никто в этих местах не встречал больше его круглых аккуратных следов.
Древесный разбойник
Менгуза жила в глубоком дупле дряхлого кедра. Это была старая непальская куница — хозяйка древесного яруса смешанного леса. На ветвях высоких деревьев она чувствовала себя так превосходно и уверенно, будто имела крылья. Вытянутое тело Менгузы было немного длиннее метра, и при этом на хвост приходилось две трети длины тела. Яркой и пестрой окраской наделила природа куницу: грубый блестящий волос верхней части ее головы, лап и хвоста был черно-бурым, спина — темно-желтой, грудь — золотистой, а подбородок — чисто-белым. Но даже под лучами солнца, когда Менгуза затаивалась, растянувшись вдоль толстого кедрового сука, она так сливалась с коричневой окраской древесной коры, что становилась совершенно незаметной. Длинные стройные лапы Менгузы были вооружены светлыми острыми когтями, позволявшими ей легко взбираться на деревья, даже лишенные коры.
В лесу стояла та благодатная пора, когда все четвероногие отдыхают от гнуса и зноя. На земле лежал первый снег, но это еще не была зима. Приятно пригревало солнце, пахло увядшими травами и смолистой корой, пели, словно летом, дубоносы. Казалось, что вся природа нежится под ласковыми лучами яркого осеннего солнца. Пресыщенные на редкость большим изобилием пищи, дремали хищники. Сновали доверчивые и игривые белки, лениво копались в земле кабаны. Наступали сумерки. Сквозь почерневшие ветки кедров виднелся багряно-золотистый кусочек неба, но жизнь в лесу не замирала: на смену дневным обитателям леса появились ночные — заяц и белка-летяга. Да и Менгуза предпочитала охотиться ночью. Выйдя из теплого гнезда, она спустилась на землю и крупными прыжками направилась на северный склон сопки. Здесь росли густые ельники. С нижних усохших ветвей свешивались бородатые лишайники, любимое лакомство кабарожек — маленьких безрогих оленьков.
Менгуза долго бегала по кабарожьим тропам, принюхивалась к земле, искала свежие следы. Наконец нашла и устремилась вдогонку. Не подозревавшая опасности кабарга пощипывала лишайник, прыгала на валежник, разгуливая по стволам поваленных ветром деревьев. Услышав шелест бегущей куницы, кабарожка насторожилась. Рассмотрев врага, она пустилась вскачь в противоположную сторону. Как легко и грациозно уходила кабарга от опасности! Птицей перелетая над кустами в рост человека, спешила она к знакомому пихтачу, надеясь укрыться в его непролазной чащобе. Прихватывая тонким чутьем след, мчалась за ней вдогонку Менгуза. И хотя кабарга бегала значительно быстрее Менгузы и прыгала выше и дальше, расстояние между нами после длительного преследования начало сокращаться. Изнемогая от усталости, кабарга спустилась в застывший ключ и забежала в ветровал. Здесь и настигла свою жертву Менгуза. Будь кабарожка совершенно здоровой, может, и хватило бы у нее сил убежать от куницы, но недавняя болезнь истощила ее.
Убив кабаргу и насытившись, Менгуза с трудом затащила остатки жертвы под выворотень, затем наелась снега, утоляя жажду, и направилась к гнезду. Три ночи ходила она к своей добыче, справиться с которой ей помогли колонки и вездесущие сойки.
Недалеко от убежища Менгузы у самого ключа стояла крохотная избушка охотника Усова. Ее высота немного превышала рост человека, поэтому входивший должен был пригибаться, а затем протискиваться в узкую дверь. Маленькое подслеповатое оконце скупо освещало грубую обстановку охотничьего жилья: нары, устланные лапником и сухим вейником, жестяную печь в углу и крохотный столик, заваленный кусками засохшего хлеба, немытой посудой, пустыми гильзами. Около избушки виднелся лабаз — незатейливый помост из ряда жердей, закрепленный на деревьях, своими кронами закрывавших его от снега. На лабазе охотник хранил хлеб, сахар, крупу и мясо. Рядом лежал мешок с высохшими шкурками белок и колонков. Просыпался Усов рано. Потемну ходил за водой на ключ, готовил к завтраку неизменную похлебку и крепкий чай. На четыре стороны от избушки уходили в глубь леса путики — протоптанные в снегу тропы. На них были расставлены кулемки, замаскированные капканы. За день всех ловушек не обойти, да к этому и не стремился охотник. В кулемки попадали чаще всего колонки и норки, но иногда охотник вынимал из них и дорогую добычу — соболя. Добытых зверьков приносил в избушку, снимал с них шкурки, высушивал на правилках. Беличье мясо съедал сам, а тушки колонков разрубал пополам и клал в кулемки. Получалось у него, что колонки ловятся на колонков. Поначалу белок было много. Усов приносил их по два десятка в день. Затем их стало значительно меньше.