Вы скажете, — язвит Житомирски, — что охота на Уинни была безрезультатна? Да хотя бы бриллиант «Куллинан» (преподнесенный в ялтинском дворце трясущимися пухлыми руками нашей героине) — не доказательство? На экскурсии по Тауэру премьер-министр, симулируя одышку, склонился над бронированным стеклом, — а после, уж простите, камушек исчез. Когда пропажу обнаружили, свалили на немецких парашютистов.
И не узнали бы, но в Москве в мае 1946-го, на годовщину Победы, Лёля была в Английском посольстве на Софийке. Смеялись, танцевали, шампанское лилось... И на челе у переводчицы сиял брильянт — «Сон Африки» (он же «Куллинан»). Все хором поперхнулись, когда порхнуло — «Куллинан». Ведь «Куллинаны» — принадлежность династии Британской. Корона, яблоко державы, скипетр, цепь на ляжку. Его что, выковырили агенты Коминтерна? Свели в шутку. Но целый вечер желали притиснуться поближе к Лёле: глазами жрали «чудо-двойника».
Пустили версию, что отличился троюродный брат Георга V — принц Майки Стаффордширский (хотели Черчилля отмазать!). Майки был в Москве с визитом еще в 1932-м, столкнулся с Незнакомкой солнцеволосой (ясно — Лёля) в фойе Большого театра, упросил отужинать, а проводив до квартирушки в Нащокинском, прошепелявил (извините, дикция), что на память преподнесет камушек ни на что в мире не похожий. И это — «Куллинан»! Но, пытали скептики, принц Майки больше не наезжал в Москву? Верно. А разве маршал Тухачевский не был в Лондоне на похоронах Георга? Был. И в чемодане дипломатическом разве трудно транспортировать блестящий сувенирчик для Незнакомки? Нисколечки. А ревность? Ведь и Тухачевский в Лёлю был влюблен. Ну знаете: мужская солидарность в подобных операциях возможна... Но хороша же ваша Незнакомка, коли принимает краденое! — пусть от принца. Есть и здесь ответ. Лёлю известили: если подарок не станет украшать ее чело, принц Майки наглотается фосфора от спичек, нет, выпьет йоду литра два, нет, содержимое десяти игольниц всыплет в рот — пока одна из самых длинных ржавых дыхание не замкнет — нет, лучше обдышится из газовой плиты, нет, средство для клопоизморения употребит в количестве слоновом, да нет же, просто спрыгнет в Лондоне с моста — пожалуй, с Тауэрского, самого большого. «А плавать я, сударыня, хоть англичанин стопроцентный, не мастак» — в письме признался.
Скажите: ну найдется правдолюбка, которая отрежет на ни-ни? Не для того же всесильный Иегова придумал женщину (что в первоначальный план никак не вписывалось), чтобы моралью действовать на нервы? Без нее хватает. А улыбаться, с кротостью смотреть на господина сердца своего, чуть наклонив (природная игривость) голову к плечу, задумчиво крутя свой дивный локон — вот женщина! вот — чудо... И, отбежав от статуи своей, прежде чем дунуть — раз-два-три — женщина, живи! — сказать, чтоб глаза открыла, Иегова из чернильницы небесной две капли прихватил — одну на щеку — пусть все любуются: Адам, звери, рыбы, птицы, даже мураши, а другую — чуть сбоку живота: для мужниного приватного владенья. Иначе, — Иегова хохотал, — какой же смысл, друзья мои, жениться?! Тогда адюльтер подойдет...
Мы отвлеклись. Вернемся к Черчиллю. Итак, не он одарил Лёлю «Сном Африки»? Получается, желал на дармовщинку? Букетик тухленьких мимоз передал Лёле через секретаря? Шарфик из дьюти-фри? — на том спасибо.
Нет, господа. Англичане не сознаются. Но на экскурсии в Тауэре спросите гида (голоском невинным): что же «Куллинан Десятый» не на витрине? Вы увидите, как гиду поплохеет. А вы добьете: «Куллинан Зеро»? Исчез в 1936-м. История про принца Майки — не болтовня. Пусть Стив Житомирски с «Анной Карениной» напутал, здесь — он вынюхал всё точно. У Лёли вышла пара «Куллинанов»! Один (подарок Уинстона) посверкивал на лбу, другой (подарок Майкла) покоился между ключицами. На вопросы въедливых пела просто: «Ах, Господи, милые стекляшки. Жора Давыдыч из цеха бутафорского в Вахтанговском наколдовал, чтоб вас повеселить, дружочки...»
17.
Но вижу недоверие поклонников. Ей — брильянты? — чепуха! Лёля к ним равнодушна, променяла бы «Куллинан», «Шах» и даже «Флорентийца» (подарок Бори Скосырева) — на венок из полевых ромашек. «Разве не счастье, — огорошила Ромен Роллана, — босиком идти по пыльному проселку?» — «Счастье... к-ха... — почти готов был согласиться классик, — в том случае, если нет... мозолей...»
А деньги? Не совсем (вспомним способность к чудотворству) она питалась Духом Святым? И даже если на Страстной неделе (как уверяли московские треплушки) жевала лишь просвирки с кофием (ну капля конфитюра, ну еще рогалика попо), то в остальное время в аскезе не замечена была. Плиткой шоколада хрумпала с утра в постели. Кстати, привычку эту у нее Ахматова переняла. Она жила у Лёли в Нащокинском в 1934-м. Обе валялись, болтая, по постелям, пачкая губы шоколадом до полудня, без угрызений совести а-ля пролетариат. И что такого? Ликерец колдовала Лёля на козьем снежно-белом молоке. Молочница с утра у двери им бидончик: «Детонькам болезным хорошо...» — «Ага» (Лёля в ответ чуть зевала). Да, многие звенели: ну разврат!.. А наряды? Хм... Умение носить плюс чувство цвета. Лисья шубка шла к пламенной прическе. Простой платок, подобранный к глазам, заставил разбеситься Шанель (раздраконит фото). Сюда же безделушки от бабушки покойной. На Сухаревке, на толкучке Лёля могла из хлама вещь купить такую, что Лувр бы окочурился от огорчения. Не знают остолопы, что в музее на Волхонке «Вакх пирующий» Рубенса — подарок Шан-Гирей. А продавалась черная холстина... В придачу на Сухаревке купила ягодную брошь. Как талисман на счастье в руку сунула Олеженьке Кассини (ему в 1920-е ой худо приходилось). Отбрыкивался, умолял оставить. В итоге — брошь сделала ему успех в 1960-м. Жаклин Кеннеди, брошь увидя, захлопала в ладоши! — Вау, русский! Вау, фокусник!
Хорошо. А жила-то ваша Туфелька на что? Пожалуйте... Имя короля молочного Данона слыхали? Данон преаккуратнейше перечислял в Москву проценты от патента на мечниковскую простоквашу на имя... Шан-Гирей. С чего? Пролистните историю продукта. В лабораториях Парижа мудрый Мечников простую квашу не для старичков желудочно-запорных изобрел (как дудят наивным), а для цветущих щечек... Шан-Гирей! В Европе Лёля первой придумала намазывать такие маски. Завидовали: кожа, боже мой... Данон рискнул еще лицо прекрасной Лёли, срисованное по фото Ренуаром (последний взлет таланта перед смертью), использовать на баночках йохурта. Улыбка Лёли ценою в миллион...
И не забывайте наших. Мишенька Айвазов к Лёле в Нащокинский фуры фруктов пригонял. Когда весной для горожан гнильца от прошлогодних яблок, безнадежный лук, желто-вздутые огурцы, пирамидка каменно-непрогрызаемых орехов — он, Мишенька, маг застолья, — але-оп! — в корзинке с мокрым пятнышком — клубнику, с намеком, что вывел «Лёлин сорт». Она — возьмите ягодку! — неуловима, легка, как вы, и сахаром поет... Но главный у нее секрет — нет способа остановиться — попробовали? ну еще! — не приедается и только мажешь губы, как будто бы апрель расцеловал. А дальше — вот, пожалуйте, черешня, сначала бледная, как барышня Тургенева, с кислинкой из саратовских садов, потом — с иссиня-черным переливом (иголкой особливой косточки извлечь?) в туесах из Туркестана — ею Лёля обкормила всех подруг. Но, впрочем, — Лёля могла быть и капризна, — предпочитаю черешню крымскую, цвета мёда с солнцем... Такая будет! (Руки к сердцу зажимал.) Туда же абрикосы, персики, дыни, груши, смоквы... Забыли сливы? Вот и не забыли.
Веселая гора младой картошки — в те годы картошки не боялись: знали, что полнота к лицу прекрасной даме. Вдогонку — краснорыбица нырнет (нарочный от Айвазова, упыхавшись, в пергаментной бумаге пятномаслой). Рыжики с духом лесов, лисички, крепкие, как Русь, боровики... А огненного цвета колбасы вяленые вас не развеселят? За ужином, ведя беседы, к примеру, о тайнах космоса, куда глаза все проглядел Циолковский, приятно бутербродов десять изжевать с такою колбасой.
Вина подать какого? Да крамбамбулю. Это для мужчин. Арбузного вина — для женщин. Они ведь — га-га-га! — размякают от такого. Что, знаете ли, женщинам к лицу...