И вновь нахлынули все мои сомнения. Только ли сентиментальность тому причиной, дань предутренней тоске по улетевшим годам, или Одри и вправду заполонила мою душу и стояла стражем у входа, чтобы ни одна преемница не могла захватить ее место?
Ответа не было, если не считать ответом то, что я снова убрал фото на прежнее место. Решать сейчас нельзя, чувствовал я. Все оказалось куда сложнее, чем мне представлялось.
Когда я лег в постель, ко мне вернулась прежняя мрачность. Я долго, беспокойно крутился, ожидая сна.
После пробуждения последняя связная мысль все так же ясно сидела у меня в голове. Я дал пылкую клятву: пусть будет что будет, пусть эти ирландские глаза преследуют меня до самой смерти, но я останусь верным Синтии!
2
Телефонный звонок раздался как раз когда я собирался ехать на Марлоу-сквер, сообщить миссис Дрэссилис о случившемся. Синтия наверняка уже рассказала ей новость, это до некоторой степени снимет неловкость разговора, но воспоминание о вчерашней стычке мешало мне радоваться новой встрече.
Когда я снял трубку, то услышал голос Синтии:
– Алло, Питер, это ты? Я хочу, чтобы ты немедленно приехал.
– Я как раз выходил.
– Нет, не на Марлоу-сквер. Я не дома. Я в «Гвельфе». Спроси люкс миссис Форд. Это очень важно. Все расскажу при встрече. Приезжай срочно.
Для визита в отель «Гвельф» моя квартира расположена лучше некуда. Пешком я дошел туда за две минуты. Люкс миссис Форд располагался на третьем этаже. Я позвонил, и мне открыла Синтия.
– Входи! Какой ты милый, что так быстро.
– Да я живу прямо за углом.
Она закрыла дверь, и мы в первый раз взглянули друг на друга. Нельзя сказать, чтобы я нервничал, но некую странность определенно испытывал. Прошлый вечер представлялся далеким и чуточку нереальным. Наверное, я это как-то показал, потому что Синтия вдруг нарушила повисшую паузу коротким смешком.
– Питер, да ты смущаешься!
Я пылко, но без подлинной убежденности бросился отрицать обвинение, хотя и вправду был смущен.
– А должны бы, – заключила она. – Вчера, когда я выглядела необыкновенно красивой в своем новом платье, ты сделал мне предложение. Теперь ты снова смотришь на меня спокойными глазами и, наверное, прикидываешь, как бы пойти на попятную, не ранив моих чувств?
Я улыбнулся, Синтия – нет. Перестал улыбаться и я. Она смотрела на меня как-то непонятно.
– Питер, – серьезно спросила она, – ты уверен?
– Моя дорогая! Ну что это с тобой?
– Ты действительно уверен? – настаивала она.
– Абсолютно. Целиком и полностью. – Передо мной мелькнуло видение больших глаз, глядящих на меня с фото. Мелькнуло и исчезло. Я поцеловал Синтию. – Какие у тебя пышные волосы, – заметил я. – Настоящее безобразие прятать такие. – Она не откликнулась. – Сегодня, Синтия, ты в странном настроении, – продолжал я. – Что случилось?
– Я думаю.
– Не надо. Ну что такое? – Меня осенило. – А! Миссис Дрэссилис рассердилась из-за…
– Да нет, мама в восторге. Ты ей всегда нравился.
Я с трудом скрыл усмешку.
– Тогда что же? Устала после танцев?
– Нет, не так все просто.
– Так расскажи.
– Трудно все выразить в словах…
– А ты попробуй.
Отвернувшись, Синтия поиграла с бумагами на столе. Помолчала с минуту.
– Я очень тревожилась, Питер, – наконец приступила она. – Ты такой рыцарственный, жертвенный. Истинный Дон Кихот. Меня тревожит мысль, что ты женишься на мне только оттого, что тебе меня жаль. Так? Нет, молчи. Я расскажу сама, если позволишь мне высказать, что у меня на душе. Мы уже два года знаем друг друга. Тебе обо мне известно все. Ты знаешь, как… как я несчастлива дома. Ты женишься на мне, потому что хочешь вытащить меня оттуда?
– Моя дорогая!
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Я ответил на него две минуты назад, когда ты спрашивала…
– Так ты меня любишь?
– Да.
Все это время Синтия отворачивала от меня лицо, но теперь обернулась и пристально заглянула мне в глаза. Сознаюсь, я даже вздрогнул. Ее следующая фраза поразила меня еще больше:
– Питер, ты любишь меня так же сильно, как любил Одри Блейк?
В минуту, отделившую ее вопрос от моего ответа, ум у меня загнанно метался, силясь припомнить, при каких же обстоятельствах я упоминал при ней Одри. Я был уверен, что ни при каких. Никогда и ни с кем не говорил я про Одри.
В каждом, даже самом уравновешенном человеке таится крупица зловещих суеверий. А я не особенно уравновешен, и у меня их не один гран. Я был потрясен. С той самой минуты, как я сделал Синтии предложение, мне чудилось, будто призрак Одри вернулся в мою жизнь.
– Господи Боже! – вскричал я. – Что ты знаешь про Одри?
Она снова отвернулась.
– Видимо, это имя сильно тебя задело.
– Если спросить старого солдата, – пустился я в оправдания, – он скажет, что рана даже спустя долгое время порой причиняет боль.
– Нет. Если она действительно зажила.
– Да. Даже если зажила и если ты едва помнишь, по какой глупости ее получил.
Синтия молчала.
– Как ты услышала… про нее?
– Когда мы только что познакомились, а может, вскоре после этого я случайно разговорилась с твоим другом, и он рассказал мне, что ты был помолвлен с девушкой по имени Одри Блейк. Он должен был быть твоим шафером, но ты написал ему, что свадьба отменяется. А потом ты исчез, и целых три года тебя никто не видел.
– Да. Все это правда.
– Роман у тебя, Питер, был серьезным. Такая любовь легко не забывается.
Я вымученно улыбнулся, улыбка получилась не очень убедительной. Мне не хотелось обсуждать Одри.
– Забыть почти невозможно, – согласился я, – разве что у человека на редкость плохая память.
– Я не о том. Ты понимаешь, что я подразумевала под «забыть»?
– Да. Вполне.
Синтия быстро подошла ко мне и, положив руки на плечи, заглянула мне в лицо.
– Питер, ты можешь честно сказать мне, что забыл ее, – в том смысле, какой подразумеваю я?
– Да.
И опять на меня нахлынуло прежнее чувство – то странное ощущение, будто я бросаю вызов самому себе.
– Она не стоит между нами?
– Нет.
Выговорил я слово с усилием, словно некая частичка подсознания изо всех сил мешала мне.
На лице у Синтии расцвела ласковая улыбка. Она подняла ко мне голову, и я обнял ее, но она с легким смешком отодвинулась. Поведение ее круто переменилось. Совсем другая девушка серьезно смотрела мне в глаза.
– Ой-ой, какие у тебя мускулы! Ты прямо смял меня. Наверное, ты, как и мистер Бростер, превосходно играл в футбол.
Ответил я не сразу. Я не мог упаковать сильные эмоции и сунуть их на полку, как только в них отпала надобность. Я медленно приспосабливался к новой тональности разговора.
– Кто такой Бростер? – наконец поинтересовался я.
– Учитель, – развернув меня, Синтия ткнула пальцем на стул, – вот этого.
Портрет, стоявший на стуле, я заметил, еще когда входил, но не особо к нему приглядывался. Теперь я всмотрелся повнимательнее. Очень грубо написанное изображение мальчишки лет десяти-одиннадцати, на редкость противного.
– Да? Вот бедняга! Что ж, у всех свои неприятности. А кто этот юный головорез? Не твой друг, я надеюсь?
– Это Огден. Сын миссис Форд. Тут истинная трагедия.
– Ну, может, это он только на портрете такой. Мальчишка и вправду косоглазый, или его так художник увидел?
– Не смейтесь! Сердце Несты разбито. Она потеряла мальчика.
Я смутился.
– Он умер? Виноват, виноват. Ни за что не стал бы…
– Да нет, мальчишка жив-здоров. Но для нее – умер. Суд отдал его под опеку папаши.
– Суд?
– Миссис Форд была женой Элмера Форда, американского миллионера. Они развелись год назад.
– Понятно.
Синтия неотрывно смотрела на портрет.