Выбрать главу

Наличие самого экрана стало неприятным открытием. Он возник в тот момент, когда аль-дэй увидела на Земле падение Чернозмея, исчез вместе с сознанием Василисы, когда энергетическое и эмоциональное истощение лишило ее чувств, и вновь появился в момент ее пробуждения в анабиозной камере.

А значит, она его не контролировала, и это естественная защита, созданная непонятным образом и подпитывающаяся из неизвестных источников. Сама аль-дэй вряд ли даже осознавала его присутствие.

Какие еще сюрпризы преподнесет Аррадору потомственная ведьма, даже не прошедшая полную инициацию?

И стоит ли ему подталкивать эту хрегову инициацию?

С одной стороны, ему, да и всему императорскому дому, нужна полностью раскрытая, сильная и обученная аль-дэй.

С другой, — чем она сильнее, тем менее поддается контролю. Чего стоит ее выходка с Драконьим кольцом! Да и сама ситуация с репти.

Это бесило больше всего. Репти — исконные враги, ненависть к ним записана на подкорке у всего рода Пасных, она изначальная, не поддающаяся ни лечению, ни искоренению. Так почему Василиса надела кольцо, полученное от одного из самых омерзительных из кланов урргхов? Как смогла переступить через отвращение?

Не хотелось признавать свои промахи, но Аррадор понимал: похищение девушки стало непоправимой ошибкой. Нужно было выждать, расположить Василису к себе лично и драконидам в целом, завоевать ее симпатии, сыграть на жажде знаний и позволить — не заставить, а позволить — выиграть отбор в экспериментальную группу. И лишь тогда ускорить отлет.

А он сделал все наоборот.

Да, им двигала лютая ненависть к Чернозмею и жгучая, хуже яда, ревность. А еще — потрясение, которую он испытал, когда увидел репти, ставшего Крылатым.

Это было невероятно. Оглушительно. Невозможно.

И Аррадор не стал даже проверять, сумел ли он уничтожить гнусного нечестивца, посягнувшего на аль-дэй и само Небо. Уже не успевал. Что ж, если не сумел — добьют либо перепуганные люди, либо оставшиеся на Земле дракониды.

Он спасал аль-дэй от нее самой прежде всего. Но вряд ли Василиса это оценит. Это аль-тар тоже прекрасно понимал.

Следовательно, нужно изменить тактику, как бы это ни претило самому Аррадору. Он не привык расшаркиваться перед женщинами. Он до зубовного скрежета ненавидел все эти глупые ухаживания, льстивые комплименты, никчемные подарки, раболепные заглядывания в глаза и позорные вздохи, показывающие лишь слабость и зависимость.

Но что делать, если он действительно зависим от какой-то инопланетной дикарки? И, если верить легендам, его сила значительно слабее без нее, чем могла бы быть с ней?

А в том, что легенды не лгали, он уже убедился на Земле. Он чувствовал потенциал, пока Василиса не подняла треклятый экран. И он видел крылья изначально бескрылого Чернозмея.

Аррадор сжал и разжал кулаки, заставляя себя успокоиться. Мыслимое ли дело — его, высшего, выводит из себя одна только мысль о каком-то низшем черве? Разве не должен светлый разум аль-тара всегда оставаться невозмутимым?

Он отвернулся от дисплея наблюдательного модуля из отсека Василисы и попытался сосредоточиться на колонках цифр и сведений, бегущих по визору, но еле слышный зумм сигнала опять заставил Аррадора отвлечься от дела.

Мерцал значок императорской связи на его личном браслете.

Все верно, звездолет уже несколько часов как вошел в обычный режим полета и стал доступен для межпланетарных станций. Строго говоря, аль-тар обязан был первым выйти на связь с императорскими службами и доложить об успешности миссии, но он предпочел спихнуть эту обязанность на капитана.

Он и сейчас не стал бы отвечать на вызов, но это было бы уже похоже на бунт, а раскрывать свои истинные чувства перед отцом было преждевременно. И Аррадор выключил лишние камеры, погасил дисплеи, дабы не светить некоторую информацию, и со вздохом нажал на кнопку приема. Перед ним в воздухе развернулась трехмерное изображение сидящего в позолоченном кресле собеседника, и Аррадор склонил голову:

— Мой император, приветствую и благодарю за честь.

— Ты не торопишься с приветствиями, сын, — усмехнулся император, с прищуром вглядываясь в загоревшее под чужим солнцем лицо сына.

— Прости, я думал, что ты спишь в это время суток. На Ирритое только половина четвертого утра, если наш бортовой интеллект не ошибся в расчетах.