За шестнадцать лет эксплуатации золотоносный пласт был практически полностью выбран. Вопрос о закрытии лагеря и прииска ставился уже в прошлом, 1957 году. Однако было решено продлить работу еще на один сезон, чтобы окончательно зачистить все оставшиеся участки. Планировалось взять новые пробы и еще раз проверить содержание золота на прилегающих участках реки, где добыча считалась нерентабельной.
Лунев получил задание обследовать Илим, небольшую порожистую речку, впадающую в Нору, километрах в пятнадцати выше по течению. Илим уже сбросил ледяной покров, и его торопились обследовать до наступления распутицы. Впрочем, первичная разведка речки уже проводилась в сорок первом году, там ничего интересного не нашли, и от Лунева требовалось лишь взять контрольные пробы и включить данные в реестр документации.
В лагере имелось всего две автомашины, которые были постоянно нарасхват. И вот с утра, когда внезапно подвернулся «студебеккер», срочно была сформирована разведывательная партия, в которую воткнули несколько человек, подвернувшихся под руку.
Вездеход, подскакивая на ухабах, шел по зимнику — дороге, протоптанной за зиму десятками зековских бригад. Захар и Лунев сидели в кабине, мы с Мишкой и Слайтисом — в кузове. Слайтис, высокий красивый парень, держался от нас особняком. Прибалты, а их в лагере десятка два, предпочитали общаться только друг с другом. В отношении русских сквозила холодная неприязнь. Они считали и нас, зеков «Медвежьего», оккупантами своей страны и виновниками всех их бед.
Слайтис с 17 лет воевал в отряде «лесных братьев», был взят в плен в бою и лишь по молодости лет избежал расстрела. Сейчас ему лет двадцать пять, а в лагере он сидит с пятьдесят третьего года.
Слайтис вызывал у меня невольный интерес своей прошлой жизнью, но в разговоры с ним я вступать не пытался. В отчужденности латыша сквозила немалая доля высокомерия. Благодаря землякам он работал в хлеборезке на сытной теплой должности. И одет был куда лучше любого из нас — в просторной новой телогрейке, в добротных, подшитых кожей валенках и даже имел теплый шерстяной шарф.
…Зимник кончился. Километров восемь нам предстояло ехать по целине. Под колесами тяжелого грузовика целыми плитами с хрустом ломался наст. В некоторых местах снег переваливал за бампер, и машина напоминала большую лодку, расталкивающую льдины. Бело-голубая снежная равнина ослепительно сверкала под лучами солнца. Мы невольно жмурили глаза, прикрываясь ладонями.
Снова пошел сосняк. В лесу снег не был таким ярким, кое-где уже темнели проталины. Весна в здешних краях наступает быстро. На рассвете было градусов восемь мороза, а сейчас солнце жарит вовсю, хоть телогрейки снимай.
Огромный лось поднялся из-под сосны метрах в семи перед машиной и, на мгновение застыв, кинулся в сторону. Мы заорали и замолотили по кабине кулаками, но солдат-водитель и без нашего сигнала резко остановил «студебеккер» и, выскочив на подножку, целился в убегающего лося из карабина.
— Стреляй, уйдет!
— Чего телишься?!
— Уйдет, блин, уйдет…
Звонко хлопнул один, потом второй выстрел. Лось, высоко вскидывая длинные ноги, прибавил ходу. В сосняке последний раз мелькнули пятна светлой шерсти на ляжках, и лось исчез среди деревьев.
— Далековато, — рассудительно заметил Лунев.
— Мазила, — отозвался Захар.
Николай Захарчук имел весу достаточно, чтобы не заискивать перед каждым солдатом. Он был вхож к начальнику лагеря, и тот зачастую лично поручал ему возглавить работу, где заваливался план и требовалась жесткая рука.
Солдат это отлично знал и реплику Захара оставил без ответа. Хмуро сплюнув, он передернул затвор, выбросил на снег дымящуюся гильзу и снова полез в кабину. Машина двинулась дальше.
— Жалко, что не я стрелял, — усмехнувшись, сказал Слайтис.
Преображаясь, он вскинул воображаемый карабин, хищно прищурил левый глаз и, мгновенно представив цель, звонко щелкнул языком.
— Попал бы? — спросил Мишка.
— Конечно!
— Языком легко попадать.
— Ха! — Слайтис мгновенно вскипел: — Я ваших чекистов валил на бегу за триста шагов. И знаю, за что здесь гнию! Не за то, что ты, за два паршивых мешка зерна!
— Знаешь, что, заткнись, — не выдержал я. — Бандера недобитый! Сейчас сыграешь у меня башкой в снег.
Я знал, что физически я не слабее Слайтиса, а жизнь меня тоже научила кулаками махать. Латыш замолчал, а я подумал: при чем тут Бандера? Он у западников на Украине главарь, а в Латвии кто-то другой. Впрочем, не все ли равно. Рот я ему заткнул, пусть поумерит свою спесь…