Бык навис над ним жаркой зловонной тушей. Цырен не видел себя, но то, во что превратился крошечный пушистый амулет, мало походило и на мирного быка-производителя. Зверь раскачивался на задних ногах, каким-то неведомым образом он был прямоходящим. Передние конечности тоже заканчивались уродливыми копытами. Его густая сизая шерсть висела до пола, как у высокогорных яков. Сквозь шерсть наружу торчал огромный черный фаллос. С бычьей морды капала слюна, он непрерывно ревел и вращал головой. Кровь уже успела свернуться. Но Цырен и не ожидал, что посланник ада истечет кровью от пары порезов.
Надя ван Гог застонала и попыталась уползти под кровать. Бык заревел, разогнулся во весь свой трехметровый рост и собрался размозжить Цырену голову копытами. Двустворчатая резная дверь в спальню распахнулась, замок вырвало с мясом. Дед Касьян ворвался первым, шепча заклинания, вращая посохом.
Цырен откатился в сторону, пошатываясь, встал на ноги. Левый глаз заливала кровь, осколки зеркала глубоко впились в кожу. Кажется, он сломал несколько ребер. Неожиданно он убедился, что на четырех конечностях ему легче стоять, чем на двух.
Дед Касьян ударил посохом. Одновременно грянул залп из десятка ружей.
– Серебром заряжайте, серебром! – кричал кто-то.
Посох ударился о выставленную переднюю конечность Сивого быка. Демон вдруг завизжал тонко, отскочил в сторону. Его лапа повисла плетью, шерсть дымилась. Но и посох Касьяна переломился надвое, а сам он, не удержав равновесия, отлетел в противоположный угол спальни. Падая, Дед сбил столбик балдахина, и вся роскошная конструкция свалилась, накрыв и его, и раненую жену президента.
Вторым залпом демона отшвырнуло к стене. Из двери, ведущей в ванную, высоко держа перед собой крест и громко повторяя молитвы, вышел патриарх. Бык копытом разбил вдребезги платяной шкаф, приподнял и отшвырнул балдахин кровати.
Он искал Надю.
За патриархом из ванной комнаты выскочили другие соборники. Караульный выпустил на врага свору булей, но псы, поджав хвосты, ретировались. Цырен снова прыгнул, метя врагу в глаза. На сей раз он попал более удачно и успел ударить четырежды, прежде чем массивное копыто, подобное кузнечной кувалде, угодило ему по ребрам.
Бык качался и орал, пытаясь дотянуться до собственной спины. Там шипело и воняло так, словно кого-то поджаривали заживо. Цырен упал, как кошка, на все четыре уже почти лапы и с разворота снова кинулся в атаку.
Он вырвал чудовищу левый глаз! Теперь предстояло выбить второй, пока тварь не отрастила новые глаза. Цырен почти не сомневался, что темные духи и не на такое способны. Он молниеносно взобрался по стене, оттуда – снова на люстру, и – всеми четырьмя лапами – в морду зверю.
Падая, увидел, как поперек спины Быка дымится православный крест. Отважные соборники втроем метались за спиной у демона и прижигали его святым крестом, доставленным из Лавры.
Бык отшвырнул их и нагнулся за Надей ван Гог. Нагибаясь, он позабыл, что временно потерял левый глаз, и со всего маху напоролся вторым глазом на посох деда Касьяна.
Озерник захохотал, из его костлявых рук летели фиолетовые молнии. Демон упал на колени, тщетно пытаясь освободиться от колдовского оружия, выжигавшего ему мозг. Он лягнул ногой, угодил в патриарха. Тот отлетел в сторону и остался лежать со сломанной шеей.
– Надю, Надю спасайте! – орал Рубенс.
– Навались, ребята! – Хорунжий Дениско оседлал упавшего беса и принялся полосовать саблей.
Трое или четверо казаков ринулись ему на подмогу. Цырен плашмя проскочил под волосатым брюхом демона, подхватил на руки обмякшее тело президентши, вскочил на подоконник, плечом ударил в окно…
– Не-еее-етт! – заревел бык, стряхивая с себя казаков. Отважный хорунжий умер мгновенно от удара копытом в висок. Еще двоих рядовых демон затоптал.
Бык летел прямо на Цырена. В последнюю долю секунды, используя преимущество своей звериной ипостаси, монах подпрыгнул высоко, до самого позолоченного, раскрашенного ангелочками потолка, пропуская тушу врага под собой. Ослепленный демон проломил головой раму и, не удержав равновесия, вылетел со второго этажа Эрмитажа прямо на головы казачьего оцепления. Он воткнулся громадной головой в асфальт, но, естественно, не умер. Заворочался тяжело, заурчал. Шкура на его спине, многократно посеченная шашками, зарастала, черная кровь сворачивалась.
Толпа на мосту и на пристанях издала одновременный крик. Толкая друг друга, топча упавших, горожане бросились наутек. Кто-то свалился в Неву с моста. Кони казачьего оцепления заржали, встали на дыбы.
– Огонь! Огонь по нечистому! – надрывался кто-то.
– Держите, унесите ее! – Цырен передал госпожу ван Гог подскочившим слугам.
Сивый бык поднялся, прижимая копыто к правой части головы, и тяжело ринулся прямо в реку.
– Видал? Силушка посоха-то не нравится, – удовлетворенно прошамкал дед Касьян. Он навалился грудью на подоконник, выплюнул вниз два выбитых зуба. – Ну что, сам человеком обернешься или как?
Цырен, стиснув зубы, смотрел на дюймовые когти, торчащие из волосатых лап. Смотрел, пока они снова не превратились в обычные, только грязные и содранные ногти.
Он справился.
Он снова стал человеком. Сам. Качальщикам не придется его убивать.
– Он вернется? Этот дьявол, как его?..
– Ребята, все вниз! На ту сторону, оцепить набережные! Не дайте ему выплыть!
– Это… бесполезно… – прошептал Цырен. – Он вы… вынырнет уже в человечьем облике. Не найдете так. По запаху надо, псов пустите…
– Ищите мужика, на правый глаз кривого, – вдогонку военным прокричал дед Касьян. – Правый глаз точно не отрастит, сволочь такая!
– Что это было? Кто мне может объяснить? – приставал ко всем вице-президент.
– Что с ней? Что?
– Эй, не молчите! Что с госпожой ван Гог?
– Будет жива, – приложив ухо к груди женщины, прошептал старый Рубенс.
– Я найду его… Найду и добью, – пообещал Цырен.
– В порядке ли… с ней-то? – шепнул на ухо Цырену младший Рубенс.
– Ко мне везем, вытяну из нее дрянь. Срочно запрягайте… – Дед Касьян с трудом поднялся на ноги, митрополит подал ему посох. – Ну, считай, впервой сообща мы…
– Будет жить, – повторил Рубенс.
Цырену вдруг показалось, что вице-президент имел в виду не только Надю ван Гог.
33
ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО
На рассвете шестого дня Артуру доложили, что первый укрепленный тоннель готов. И что по нему уже спустилась бригада осветителей и связистов. Раскопки продолжались днем и ночью, непрерывно, при свете костров и факелов. Ночью отряды рабочих сменяли друг друга каждые два часа, днем – каждый час. Бродяга находился в эпицентре событий, его невероятная спутница теперь пела, не переставая. Бригады с носилками, топорами и ведрами менялись, лишь старец не уходил. Его поливали водой, кутали в халаты, накручивали ему на голову мокрое полотенце.
Птица пела, поднимая боевой дух захватчиков. Росли отвалы, углублялось дно гигантского котлована.
Но для эмира Саида самым страшным открытием стало то, что пение колдовской пери повлияло и на жителей Эр-Рияда. Вначале побросали свои дела наблюдатели, назначенные им якобы для проверки работ, а на самом деле – для слежки за армией Вершителя. Пока Вершитель судеб сидел в мокрой чалме на краю раскопа, кто-то должен был кормить и поить его стотысячную ораву. Эмир не посмел отказать в просьбе президенту Кузнецу, и в сторону раскопок потянулись обозы с мясом, фруктами и фуражом для скота. Но на второй день выяснилось, что многие возницы и погонщики не возвращаются для повторной загрузки. Они побросали свои дела и попадали ниц возле золотой девы с птичьим телом. Они рыдали, отдавали горцам и кочевникам свою одежду и скудные сбережения, они хватались за лопаты и топоры, желая, видимо, быстрее погибнуть. С огромным трудом главному визирю удалось уговорить русского эмира, чтобы тот как-то повлиял на ход событий. Тот, кого называли Вершителем, прогнал возниц и погонщиков в город, но вместо них к раскопу потянулись простые обыватели.