Глаза Нерона стали влажными, и он обратился к нам со следующими словами:
— Будьте все свидетелями, что это — самый тяжелый час моей жизни. Итак, я повелеваю умолкнуть своим чувствам и подчиняюсь политической необходимости.
Жесткие черты лица Тигеллина разгладились, и он торжественно вскинул руку в приветствии:
— Вот это решение подлинного властителя, Нерон! Верные тебе преторианцы уже на пути в Массалию. Желая покончить с вооруженным восстанием, я отправил в Азию целую когорту. Сердце мое болит и ноет, когда я думаю, что твои завистники могли бы свергнуть тебя и погубить отчизну.
Вместо того, чтобы возмутиться подобным самоуправством, Нерон облегченно вздохнул и похвалил Тигеллина, назвав его своим истинным другом. Затем он рассеянно спросил, как долго идет до Пандатерии быстроходная трирема.
Всего лишь несколько дней спустя Поппея Сабина, сделав загадочное лицо, сказала мне:
— Не хочешь ли посмотреть на прекраснейший свадебный подарок, преподнесенный мне Нероном?
Она провела меня в свою опочивальню, сдернула с плетеной корзинки ткань, покрытую красно-бурыми пятнами, и я увидел мертвую голову Октавии. Поппея брезгливо сморщила хорошенький носик:
— Фу, она уже воняет, и над ней роятся мухи. Мой лекарь распорядился выкинуть ее, но я велела не трогать этот замечательный свадебный подарок. Я иногда заглядываю в корзинку и с радостью убеждаюсь, что наконец-то стала Нерону настоящей женой. Представляешь, когда преторианцы опускали ее в горячую ванну, чтобы безболезненно вскрыть ей вены, она, как маленькая нашалившая девочка, вопила: «Я же ничего не сделала!» А ведь ей уже все-таки исполнилось двадцать! По-моему, она была глуповата. Кто знает, от кого ее зачала Мессалина. Может, и вправду от этого сумасшедшего императора Гая.
Нерон потребовал, чтобы сенат принял решение о благодарственных жертвоприношениях, ибо боги спасли государство от угрожавшей ему опасности. А спустя двенадцать дней из Массалии доставили преждевременно поседевшую голову Фаусто Суллы, и осмотрительные сенаторы постановили продолжить благодарственные жертвоприношения.
По городу распространялся упорный слух, что Плавт поднял в Азии настоящее восстание. Говорили о возможной гражданской войне и потере всех провинций. В результате золото и серебро подскочили в цене и многие стали продавать свои поместья и дома. Я не упустил представившуюся возможность и совершил несколько весьма удачных сделок.
Когда же наконец (с большой задержкой из-за штормовой погоды) из Азии прибыла и голова Плавта, римляне почувствовали такое облегчение, что не только сенат, но и рядовые граждане искренне благодарили богов и приносили им жертвы. Нерон использовал эти настроения, чтобы восстановить Руфа в его прежней должности префекта по снабжению продовольствием. Тигеллин провел чистку среди своих преторианцев и отправил множество нестарых еще солдат в колонию для ветеранов в Путеолы. Я же после всех этих событий по самым скромным подсчетам стал богаче на пять миллионов сестерциев.
Сенека принимал участие и в праздничных процессиях, и в благодарственных молебнях, но многие отметили, что ходил он покачиваясь, а руки у него дрожали. Ему уже исполнилось шестьдесят лет, и он растолстел. Лицо у него обрюзгло, на щеках проступили фиолетовые старческие прожилки. Нерон по возможности избегал его, стараясь не оставаться со своим учителем один на один: он опасался упреков.
И все же однажды Сенека попросил аудиенции. Нерон предусмотрительно собрал вокруг себя друзей, надеясь, что старик не осмелится выговаривать ему в присутствии посторонних. Оказалось, однако, что не это привело Сенеку во дворец. Он произнес прекрасную речь, прославлял дальновидность и решительность, с которой Нерон оградил отечество от опасности, скрытой от его, Сенеки, старческих глаз, и попросил отпустить его в деревню, где находится подаренная ему императором уютная вилла. Философ уверял, что болен и боится не довести до конца свой трактат о радостях самоограничения. Он будто бы придерживается строгой диеты и избегает людей, и оттого не в состоянии наслаждаться своим богатством.
Мне выпала большая честь — я был неожиданно, посреди срока исполнения должности, назначен претором. Этим я, очевидно, был обязан Поппее и тому, что Тигеллин считал меня слабовольным и для него неопасным. Нерон, страдавший от настроений в обществе, порожденных рядом вынужденных политических убийств, и обеспокоенный беременностью Поппеи, очень хотел доказать, что он добрый и мудрый правитель. Цезарь велел, чтобы многочисленные процессы, акты которых громоздились в преторстве, наконец-то были доведены до суда.
Вскоре его уверенность в своих силах укрепилась странными происшествиями. Во время внезапно разразившейся грозы из рук его молнией выбило золотую чашу. Правда, я не верю, что молния действительно ударила в нее; скорее всего она пронеслась так близко от Нерона, что тот от неожиданности сам уронил кубок. Историю эту пытались скрыть, но вскоре о ней стало известно всему городу, и, разумеется, она была истолкована как дурное предзнаменование.
Однако древние этруски уверяли, будто человек, переживший удар молнии, становится существом необычным, посвященным богам. Нерон, охотно веривший во всякие чудеса, стал с того мгновения считать себя едва ли не бессмертным и даже старался держаться подобающим образом, и это длилось до тех пор, пока совершенные по политическим мотивам убийства не перестали отягощать его совести.
В тот день, когда я заступил в свою должность, Тигеллин провел меня в помещение, доверху заваленное запыленными судебными актами. Все они касались спорных вопросов, с которыми осевшие за пределами государства римские граждане обращались к императору. Тигеллин отложил несколько свитков в сторону и сказал:
— Мне пообещали крупные подношения, если они будут быстро рассмотрены. Обработай их в первую очередь. Я выбрал тебя своим помощником, потому что ты выказал известную ловкость в непростых делах, а также настолько богат, что твоя честность никогда не будет поставлена под сомнение. Впрочем, мнения сенаторов, которые они высказали при утверждении твоей кандидатуры, не всегда были лестными для тебя. Так что озаботься тем, чтобы о нашей неподкупности узнали все провинции. Взяток не бери, но помни, что я, будучи префектом, могу ускорить продвижение некоторых дел. И учти, что окончательное решение всегда принимает сам Нерон.
Уже в дверях он добавил:
— Несколько лет назад мы задержали иудейского чародея. Он одержим манией писания всяческих кляуз и еще Сенеке надоел своими жалобами. Пора его отпустить. Поппея Сабина беременна и не должна подвергаться опасности какой-нибудь порчи. Но слишком уж она увлечена всеми этими иудеями! Взять хоть этого кудесника… Впрочем, надо признать, язык у него хорошо подвешен. Он так околдовал некоторых моих преторианцев, что они уже непригодны для караульной службы.
Задача моя оказалась не такой сложной, как я поначалу опасался. Большинство дел было заведено еще во времена Бурра. После смерти Агриппины Нерон устранил Бурра от судопроизводства и отложил рассмотрение тяжб, желая вызвать всеобщее недовольство медлительностью суда и тем самым возбудить против Бурра враждебные настроения.
Из любопытства я достал дело, которое касалось иудейского чародея, и к своему удивлению обнаружил, что речь шла о моем старом знакомце Павле из Тарса[14]. Он обвинялся в осквернении Иерусалимского храма. По документам выходило, что его схватили еще тогда, когда прокуратором был Феликс.
При назначении новых должностных лиц после гибели Агриппины Феликс — как брат Палласа — был отправлен в отставку. Новый наместник, Форций Фест, отправил Павла в кандалах в Рим, и с тех пор он вот уже два года содержался в эргастуле[15].
Наконец ему дозволили жить в городе, поскольку он был в состоянии сам оплачивать свою охрану. Среди документов я нашел отзыв Сенеки, ходатайствующего об освобождении Павла. Я и не знал, что Павел, он же Савл, имел возможность напрямую обратиться к императору.
14
Павел (Савл) из Тарса — его жизнь, а также жизни других персонажей (Кифы, Луки, Марка, Акилы, Прискиллы) описаны в «Деяниях святых апостолов».