Он принялся расставлять мебель, как ему было нужно, выбил матрацы и уже принялся было за розовую люстру с золотыми шелковыми бретельками, но тут его энергия иссякла.
Он набрал воды в голубое эмалированное ведро с отбитыми краями и стал протирать пол огромной веревочной шваброй, как это делают матросы на борту большого противолодочного корабля. Эта работа требовала терпения и сноровки.
Ему пришлось отодвинуть от стены двуспальную вишневую кровать и встать на колени, пользуясь шваброй как тряпкой. Наконец, комната была вымыта и пол светился зеркальным блеском. Он перешел на кухню, волоча за собой швабру. В окне светились какие-то герани, весело мигая своими глазками. Ему удалось одолеть и кухню и прихожую.
Он закурил "БТ", прошлепав босыми ногами в комнату. Тут он увидел необычную картину.
Вся комната была перевожена темными полосами. как будто кто-то катался от стены к стене на большой грязной тряпке. Пахло противно, в нос ударял резкий запах, напоминающий запах уксуса.
- Вот это да! - сказал о и начал прохаживаться по квартире.
Наконец он решил, что сам протер так плохо и проступила грязь.
Он вытащил из туалета из-за унитаза большую черную тряпку и вновь принялся за протирку. Он вымыл пол в комнате, проход в кухню и сам коридор. В заставленном ящиками и этажерками коридоре он навозил так, как будто занимался не уборкой а капитальным ремонтом.
Наконец, все было закончено. Он стоял посреди кухни и резал мясо на холодильнике "Смоленск". Несколько мелких кусков упало за холодильник. " Ничего, потом подберу, " - сказал он сам себе.
Наконец он сварил суп и сделал жаркое. Оставалось сходить за хлебом и молоком. Он отправился в магазин нацепив светлое пальто.
Он пришел домой, принеся на кухню пакет с булкой и стеклянными бутылками с молоком, и уселся за стол, довольный своим одиночеством, выставив перед собой исследование, уже начатое в Калининграде. Вот о таких днях он и мечтал прежде, всегда хотел он этой свободы, когда можно одухотвориться на маленькой светлой кухне, когда никто не мешает, никого нет, и можно отдаться мысли, питаясь чем попало, попадая вилкой то в жаркое, то в кильку, мешая Авицеену с пастерилизованным молоком. Но кто же опишет завтрак эстетствующего интеллигента?
Назавтра он намотал тряпку на швабру и начал возить ею по прихожей. Ежедневная влажная уборка давно была нормой в его жизни. Тряпка цеплялась за подставки и прочее.
Тут все было составлено вдоль стен как попало, царил полнейший ералаш. "Станете протирать, тряпку за сундук не заводите", - вспомнились ему дурацкие слова.
Запихивая тряпку под сундук, он толкал ее туда и обратно.
Закончив приборку он промыл тряпку и подвесил ее в туалете. Из прихожей вдруг раздалось хлюпающее звучание: " за-за-за-це!" Кто-то живой, казалось сидел там в углу за сундуком и пищал. "Зацепкали мыслете", - подумал он.
Он прошел на кухню и нагнулся, чтобы поднять кусочки мяса, упавшие на пол. За холодильником ничего не было. "Мясо кто-то съел, - подумал он, - значит здесь их много. Крысы."
Крыс он не боялся, потому что опыт борьбы с ними у него был большой и хороший.
Но старинная немецкая крысоловка, заряженная лучшим куском кровяного сала ежедневно была пуста.
С этих пор началась какая-то чертовщина.
Звуки раздавались все время, чаще всего ночью и по вечерам. Кто-то с нудным неумелым тщанием выводил их вдруг иногда после долгого молчания. Среди тишины ночи или в пасмурные вечера раздавалось: " - За-за-за-це!". Звук был еле слышный но проникал всюду. Из-за перегородки или из туалета вдруг неслось ни с того ни с сего: " -За-за-за-це!"
На полу, в коридоре, и на площадке возле двери он замечал следы мокрой слизи, словно от тряпки. За стеной что-то возилось, урчало. " Черт знает что!" - недоумевал он, вспоминая хозяйку.
Как только он протирал комнаты, посапывающее звучание продолжалось всю ночь, так же было и во время дождя.
Однажды в коридоре он заметил мокрую тряпочку, оторвавшуюся во время протирки, узкий клок которой зацепился за ножку стоящей возле сундука этажерки. Он видел как набухший водой кусок шевелится в две стороны по полу, как будто его кто-то мотает.
Он лег на руки и опустил голову на пол. На полу в углу он заметил клубок мокрых красных червей с черными бугорками, тряпочка виднелась из середины. Надулся пузырь и навстречу понесся звук: " За-за-за-це!"
Он вздрогнул и побежал в комнаты.
"Мыслете! - прошибла его сознание мысль, - Ну что за идиотизм! - не может быть такого."
Как он потом не заглядывал под сундуки, ящики и этажерки, ничего больше уже не увидел.
В эту ночь он не спал, с подозрением оглядывая плинтусы и точеные ножки деревянной кровати.
На следующий день шел дождь, выл ветер, - он ничего не писал. Он сидел на старом скрипящем кресле возле стола и ни о чем не думал, отдыхая. Вдруг, когда налил дождь за черепицей в карнизы и зашумела, забулькала вода, раздалось... Можно было подумать, что мыслете живет водой, любит воду, и чем сильней лилось, тем громче раздавалось: "За-за-за-це!"
Он закрыл дверь в комнате из изнутри на ключ и лег спать. " Лучше уснуть", - подумал он. Ночь шумела за окном, заливая крышу потоками дождя. Мыслете, казалось, наслаждалось этим ливнем, и, чем сильней лило, тем напряженней оно выводило свои серенады.
- За-за-за-це!
Оно, казалось, захлебывалось от наслаждения. Звук все повышался и стал приобретать в этой трагической темноте вибрирующий характер. Теперь он звучал так:
- За-за-за-ца-ца! - с противным присвистом в конце.
Он втиснулся в угол кровати. С тех пор как он увидел мыслете, научная мысль в нем замерла, уступив место ненаучному но зато вполне конкретному человеческому идиотизму. Вдруг за стеной, за перегородкой, что-то ударило и между досок посыпалась труха. Началась борьба, кто-то ударялся о стену. Он услышал трагический предсмертный писк крысы. Теперь он услышал, как пищит крыса. Крыса пищала долго...