— И чувствую себя так же.— Мы уложили Макдональд а, не слишком заботясь о деликатности, в его постель, укрыли простыней и одеялами. Я растерся полотенцем, но дрожь не проходила.
Ключ! — воскликнул Макдональд.— Ключ в двери!
— О, боже! — Я совершенно забыл о нем.— Сьюзен, пожалуйста, отоприте дверь. И в постель. Быстро! И вы, доктор.— Я взял у нее ключ, приоткрыл иллюминатор и выбросил его прочь. Следом полетели костюм, в который я был одет; носки, мокрые полотенца. Но прежде я догадался извлечь из кармана пиджака отвертку и складной нож Макдональда. Я вытер волосы и зачесал их так, как они могли бы выглядеть у человека, проспавшего несколько часов, и помог доктору Марстону быстро сменить пластырь на моей голове и наложить шины и свежие бинты прямо поверх старых и мокрых, которые прикрывали мои раны на ноге. Затем свет был выключен, и лазарет снова погрузился в темноту.
— Мы ничего не забыли? — спросил я.— Не покажет что-нибудь, что меня здесь не было?
— Нет, ничего,— ответил боцман.— Я уверен.
— Обогреватели включены? — снова спросил я.— Тут можно задубеть.
— Не так уж и холодно, мой мальчик,— произнес Буллен сиплым шепотом.— Это вы замерзли, в этом все дело. Марстон, нет ли у вас...
— Грелок,— выпалил Марстон.— Две штуки. Вот они.— В темноте он сунул мне их в руки.— Держал их для вас наготове. Мы предполагали, что дождь и морская вода плохо отразятся на вашем состоянии. А вот и стакан с нёсколькими каплями бренди, чтобы показать вашему приятелю Каррерасу, насколько вы плохи.
— Могли бы и полный дать.
— А я какой даю?
Я опустошил стакан. Никаких сомнений: чистый бренди обладает согревающим эффектом. Казалось, он прожег дыру до самого желудка. Но снаружи мне стало еще холоднее.
— Кто-то идет,— неожиданно прошептал Макдональд.
Я успел наощупь поставить пустой стакан на прикроватный столик — ни на что другое времени не осталось. Даже чтобы занять лежачее положение под одеялом. Дверь открылась, вспыхнул верхний свет, и Каррерас направился через лазарет к моей кровати с неотвратимой картой под мышкой. Как обычно, он полностью контролировал свои чувства. Беспокойство, напряжение, предвкушение схватки — он не мог не чувствовать всего этого, не мог не испытать скорби по погибшему сыну, но на лице его переживания никак не отражались.
Он остановился на расстоянии одного ярда и уставился на меня холодными, прищуренными, недоверчивыми глазами.
— Не спите. Картер? — сказал он медленно.— Даже не лежите.— Он поднял со столика стакан, понюхал его и поставил на место.— Бренди. И вы дрожите, Картер. Все время дрожите. Почему? Отвечайте!
— Я испуган,— кисло произнес я.— Всякий раз, когда я вас вижу, мне делается страшно.
— Мистер Каррерас! — В двери появился завернутый в одеяло доктор Марстон. Его великолепная седая грива в фантастическом беспорядке. Он потирал со сна глаза.— Это неслыханно, совершенно неслыханно! Тревожить тяжело больного, да еще в такое время! Вынужден просить вас удалиться, сэр! Немедленно!
Каррерас смерил его взглядом сверху вниз, затем снизу вверх и сказал тихо и хладнокровно:
— Молчать!
— Я не намерен молчать! — прокричал доктор Марстон. Он блестяще играл свою роль.— Я врач. Это мой долг врача, и, бог свидетель, я скажу все, что подобает сказать врачу! — К сожалению, под рукой не оказалось стола, иначе он бы ударил по нему кулаком. Но даже бёз стучания кулаком это был впечатляющий спектакль, и на Каррераса явно повлияли профессиональная ярость и гнев Марстона.
— Первый помощник Картер является тяжелым больным — гремел голос Марстона.— Я здесь не располагаю условиями для лечения сложного перелома тазобедренной кости, и тяжелые последствия неизбежны. Воспаление лёгких, сэр! Двустороннее, там уже скопилось столько жидкости, что он не может лежать, он еле дышит. Температура сорок, пульс сто тридцать, постоянный озноб. Я обложил его горячими грелками, напичкал лекарствами, дал бренди, и все безрезультатно. Температура не снижается, он то горит, то промокает до нитки.— Он был совершенно прав, во всяком случае, я чувствовал, как из старых повязок на матрац сочится морская вода.— Ради бога, Каррерас разве вы не видите, что он болен? Оставьте его в покое.
— Надолго его я не задержу, доктор,— успокаивающе произнес Каррерас. Каковыми бы ни были его возможные подозрения, они отпали сами по себе в результате спектакля, разыгранного Марстоном, за который его можно было бы наградить «Оскаром».— Я вижу, что мистер Картер нездоров. Но это его вовсе не потревожит.
Я потянулся к карте и карандашу еще до того, как он протянул их мне. Из-за дрожи и онемелости, которые, казалось, распространялись от раненной ноги по всему телу расчеты заняли больше времени, чем обычно, но они не были сложными. Я посмотрел на стенные часы и сказал:
— Вы будете на месте около четырех утра.
— Мы не можем пропустить его, как вы думаете. Картер? — Он вовсе не был таким уж уверенным и спокойным, как казался.— Даже в темноте?
— Не представляю это возможным при работающем радаре,— прохрипел я, чтобы он помнил, насколько я болен, и затем продолжил: — Как вы предполагаете предложить «Тайкондероге» остановиться? Я был не менее его заинтересован в том, чтобы стыковка состоялась и перегрузка завершилась как можно быстрее и благополучнее: «Твистер» в трюме должен взорваться в семь утра. Я предпочитал к тому времени быть от него подальше.
— Снаряд перед носом, сигнал остановиться. Если этого будет недостаточно,— добавил он,— тогда снаряд в борт.
— Воистину, вы меня удивляете,— медленно сказал я.
— Удивляю вас? — Каррерас слегка приподнял левую бровь.— Почему это?
— Человек, который приложил столько усилий и, должен признать, блестяще спланировал все от начала до конца, не может все погубить подобными небрежными действиями наудачу в конце операции.— Он сделал попытку что-то сказать, но я жестом остановил его: — Я не меньше вашего хочу увидеть, как «Тайкондерога» остановится. Золото меня интересует, как прошлогодний снег. Но я уверен, что очень важно, чтобы капитан Буллен, боцман и я немедленно попали в первоклассную клинику. Я хочу видеть всех пассажиров и экипаж переведенными в безопасное место. Я не хочу видеть, как погибнет в перестрелке кто-нибудь из экипажа «Тайкондероги». И, наконец...
— Ближе к делу,— холодно прервал он.
— Хорошо. Вы выходите на перехват в пять часов. В нынешних погодных условиях в это время уже будут сумерки. Но будет достаточно светло, чтобы капитан «Тайкондероги» увидел ваше приближение. Когда он увидит другое судно, приближающееся к нему — Атлантика слишком велика, чтобы суда проходили близко друг от друга,— Это вызовет у него подозрение. Он ведь знает, что везет уйму золота. Он развернется и будет уходить. У вашей команды, едва ли сведущей в морской баллистике, мизерные шансы поразить движущуюся мишень с качающейся палубы, при отвратительной видимости сквозь пелену дождя. Да и вообще, что можно сделать из той хлопушки, которую, как мне сообщили, вы установили на баке?
— Никто не смеет называть установленное мною орудие хлопушкой, мистер Картер.— Несмотря на спокойное выражение его лица, он напряженно думал.— Как-никак у него калибр четыре дюйма.
— Ну и что? Чтобы дать из него выстрел, вам нужно будет повернуться бортом, а пока вы будете поворачиваться «Тайкондерога» будет все больше удаляться. Принимая во внимание все перечисленные мною факторы, вы почти наверняка промахнетесь. После второго залпа не выдержит обшивка палуб. Как вы предполагаете остановить ее в этом случае? Грузовой корабль, в четырнадцать тысяч тонн водоизмещением, не остановишь, помахав ему автоматом.
— До этого дело не дойдет. Элемент неопределенности, конечно, всегда существует. Но мы не потерпим неудачу.
— Вам не нужен элемент неопределенности, Каррерас.
— Даже так? Что же вы предлагаете?
— Хватит! — это был капитан Буллен, который прервал разговор своим резким голосом, в котором звучала авторитетная нотка коммодора «Голубой почты».— Работать с картой по принуждению — одно дело, но добровольно способствовать успеху уголовных замыслов — совсем другое. Я все слышал. Не слишком ли далеко вы зашли, мистер?