Ванин слушал не моргая.
– А людям кажется, – продолжал Иуда, – что это происходит во время Леонардо. Это у него все получится потом, но тогда, когда он начал ее создавать, мучился он, конечно, страшно. Я забежал немножко вперед, поэтому вернусь к начальной стадии – как все происходило, по этапам. Не будете возражать? – спросил он Ванина.
– Нет, – отозвался Ванин.
Он подошел к камину и стал подбрасывать березовые поленья.
– Хорошо, – довольно воскликнул Иуда. – Люблю тепло.
– Может еще по рюмашке опрокинем? – спросил его Ванин.
– Прекрасный напиток это ваша русская водка. Трудно устоять. Давайте рюмашку, – довольно согласился Иуда. – Опрокинем.
Выпили. И он продолжил:
– Как вы понимаете, писать лица апостолов – совсем непростое дело. Леонардо их в лицо отродясь никогда не видел. Так вот, он эти образы искал на рынках, в харчевнях, среди нищих, обездоленных людей. Для художников это занятие во все времена было обычным делом. Так вот, однажды Леонардо, гуляя по городу, забрел на рыночную площадь. Там жизнь кипит, гуляет, веселится простой люд. И вдруг в сточной канаве разгуливающий Леонардо видит пьяного забулдыгу, который лежит там весь в грязи, в нечистотах. Но Леонардо этот пропащий пьяница приглянулся. Он, видите ли, захотел с него писать мой образ.
Ванин обомлел от удивления:
– Да-а?
– Не удивляйтесь. Я пригляделся, вижу, ничего общего со мной в этом экземпляре нет. Но Леонардо уже подзывает своих двух помощников и распоряжается оттащить того в мастерскую и привести в порядок. На следующий день Леонардо зовет с собой этого пьяницу в харчевню и там начинает его рисовать. Почему в харчевне? Очень удобно. Позировали в то время часто за еду, заодно и самому можно перекусить. Сидят они, значит, друг против друга: один ест, второй работает. И вдруг этот протрезвевший мужчина задает Леонардо вопрос: «Вы меня разве не помните?». «Нет», – отвечает удивленный Леонардо. «А я до прошлого года пел в церковном хоре. Вы к нам приходили и выбрали меня». «Для чего это я вас выбрал?» – поинтересовался увлеченный работой Леонардо. «Вы с меня господа бога нашего Иисуса Христа рисовали. Я вот после этого и запил». Леонардо как сидел, так и замер. «Неделю пил, не просыхая».
Однажды, в субботу это было, сидит он один перед своей картиной и плачет. Я пристроился сбоку, чтобы видно не было, и слежу, как бы с собой чего не сотворил. Совсем плохой он был тогда. Вдруг чувствую мне на плечо легла мягкая рука, которую ни с какой другой не спутаешь. И тихий голос его спрашивает меня: «Узнаешь ли ты меня, сын мой?» «Как не узнать учителя своего, даровавшего бессмертие мне и право при имени твоем находиться и служить тебе?» – отвечаю я ему. «Иуда, – говорит он мне, – помоги рабу моему, святое дело творящему, но с пути истинного свернувшему, гордыню свою за благо принявшего. Открой, заблудшему, глаза примером жизни своей».
– И что, вот так реально слышал голос Иисуса? И рукой он вас коснулся?
– Конечно, – отвечал Иуда. – После его вознесения мы с ним только так и общались. По-другому уже нельзя.
– С ума сойти, – вырвалось непроизвольно у Сергея Арнольдовича. – И что было дальше?
– Подошел я к нему и стал успокаивать. Он слушать не хочет, жалится, бедолага, на судьбу свою, что родился без любви, живет без любви, что никто таланта его не ценит и что он один никому не нужный. Тут я ему и говорю: «Господь прислал меня к тебе помочь дело твое богоугодное завершить и от гордыни порочной тебя избавить». Он, конечно, принял меня за сумасшедшего. «Пошел вон, – говорит, – дурак! Прекрати чушь нести». Должен сказать, что в то время Леонардо был не очень верующим человеком. Да, по моему глубокому убеждению, верующим он вообще никогда не был. Для людей его круга и образа жизни это было обычным делом. Несмотря на жестокие порядки и влияние церкви, студенческая молодежь подшучивала над церковниками, бывало, что и откровенно богохульничала. Дело в том, что очень многие люди, по большому счету, не проводили разницы между богом и церковью. Хотя бог – это одно, а церковный служитель – совсем другое. Леонардо не был другим; иное дело, что он был одаренным человеком с жаждой непомерного познания этого мира.