Рождение сына, смерть Терезы, тоска Ноэми, с ребенком на руках оставшейся одной на пустынном острове, любовь Тимеи к другу Тимара исподволь подготовляют тот душевный переворот, который должен неминуемо произойти — рано или поздно. И лишь в самый последний момент, не удержавшись на последовательно реалистических позициях, Йокаи прибегает к своему излюбленному приему — счастливой случайности, чтобы заставить героя остаться наконец навсегда на «Ничейном» острове и начать новую жизнь, «прекрасную, как утренний сон».
Романтически идеализированная, идиллическая жизнь на фоне доброй, разумной и справедливой природы могла, разумеется, существовать лишь в поэтических мечтах. Выказывая тем самым удивительную наивность, Йокаи, однако, в этом отношении мало отличался от многих западных писателей, испытавших в той или иной степени влияние идей утопического социализма. Словно в подтверждение знаменитого лозунга Руссо «лучше земледелие, чем философия», он заставляет своих любимых героев превратить пустынный остров в чудесный, плодоносящий сад и создать трудовую коммуну по принципу свободного равенства и братства. Михай становится, если так можно выразиться, венгерским вариантом руссоистского героя, воплощением идеала Йокаи, его мечты о человеке — хозяине и преобразователе мира.
Удалась ли Йокаи попытка реализовать в художественных образах свой утопический идеал? Разумеется, не во всем, и если удалась, то лишь потому, что «прекрасный сон» все время переплетается с реальными фактами венгерской действительности, иллюзорная мечта в чем-то подчиняется художественной правде. Тереза и Ноэми никогда бы не попали на землю обетованную, если бы не иезуитство буржуазного законодательства и жестокость городских воротил, в минуту жизни трудную умывших руки и бросивших несчастную вдову с ребенком на произвол судьбы. Даже на острове они неизбежно соприкасаются с типичными представителями «темного царства» наживы и чистогана. Тихая, радостная жизнь матери и дочери давно была бы исковеркана подлым аферистом, если бы не покровительство «золотого человека», арендовавшего для них этот остров.
Образы Терезы и Ноэми противопоставлены другим героям романа и в то же время органически связаны с ними. Глубокая порядочность, доброта и чистота нравственного чувства роднит Ноэми с Тимеей. Однако за этими, казалось бы, столь похожими красавицами стоят два разных мира: Тимея скована сетью условностей, писаных и неписаных законов, которые она считает себя не вправе преступить, даже когда они противоречат ее истинным стремлениям, порывам души и сердца; Ноэми — экзотический цветок, дитя природы, живое олицетворение естественности и непосредственности. Условности и предрассудки «цивилизованного общества» чужды и непонятны ей, она любит Тимара со всей страстью юности, даже не подозревая, что их союз должен быть кем-то «узаконен».
Фигуры второстепенных персонажей менее правдивы и выразительны, чем характер Михая Тимара. В образах Аталии и Тодора чувствуются не изжитые Йокаи романтические «крайности». Однако подлость и жестокость этих героев психологически мотивированы: писатель говорит о тех жизненных условиях, которые исковеркали их и заставили стать «злодеями». Хотя в образах отрицательных персонажей в основном доминирует одна черта — алчность, однако у каждого персонажа она проявляется по-своему: в «Золотом человеке» нет такого резкого разделения на носителей добра и зла, как в других произведениях Йокаи. Многое пережив, становится более человечной жестокосердая и недалекая г-жа Бразович. Капитан Качука, в день свадьбы бросивший Аталию потому, что она стала бесприданницей, под влиянием любви к Тимее облагораживается, нравственно очищается.
Важное место в художественной ткани романа занимают описания природы. В пейзажах Йокаи чувствуется талант живописца: его палитра отличается многообразием красок, яркостью цветов, резким противопоставлением света и тени. Подчас пейзаж играет роль декоративную, но чаще становится фоном, важной и активной частью повествования. В наиболее драматических местах романа сама природа подготовляет читателя к восприятию серьезных событий в жизни героя, предопределяя их дальнейший ход и последствия.
Неоднократно повторяющаяся картина лунной ночи непосредственно включается в движение мыслей и чувств Тимара. Это пейзаж изменчивый, пронизанный ощущением героя, которому кажется, будто луна говорит с ним на непонятном, загадочном языке: сначала она толкает его на преступление, а в последующих сценах вызывает чувство раскаяния и решимость кончить жизнь самоубийством. Зловещий свет «кровавого полумесяца» становится уже не только фоном, но и символом, предвещающим то таинственное, уму непостижимое, что должно произойти в судьбе Тимара.
И опять-таки природа — на этот раз добрая и милостивая — помогает герою понять не только красоту, но и смысл жизни.
В пейзажах Йокаи, пожалуй, наиболее ярко проявилась свойственная ему музыкальность речи, поэтическая выразительность и колоритность языка.
Язык Йокаи удивительно богат и разнообразен. Он сохраняет гибкость и выразительность речи простонародья, меткость эпитетов и сравнений. Широко используя сокровищницу народной речи, Йокаи вместе с тем значительно обогатил ее. Недаром крупнейший венгерский поэт Янош Арань утверждал, что «Йокаи — первый из прозаиков, у кого можно учиться чудесному родному языку».
Творчество Йокаи знаменует новую ступень в развитии венгерской прозы, «Йокаи — это целый мир, сотканный из миллионов образов и красок, мир счастья — чарующий и наивный», — говорил о нем писатель-демократ Жигмонд Мориц.
Прошло уже столетие с тех пор, как были созданы лучшие произведения Йокаи, и все же они не потускнели и до наших дней. Книги Йокаи переведены на многие языки, они занимают видное место не только в венгерской, но и в мировой литературе.
Часть первая
«Святая Борбала»
Железные ворота
Могучая горная цепь, разорванная от вершины до основания ущельем протяженностью в четыре мили; голые, отвесные утесы от шестисот до трех тысяч футов по обоим берегам; здесь течет древний Истрос, река-титан Дунай.
Что это — водная стихия пробила себе путь или вулканические силы, вырвавшись из недр земли, разорвали надвое горную цепь? Нептун содеял это иль Вулкан? А может, оба властелина разом? Как бы там ни было, божественно творенье это! Подобное не в силах сотворить сегодняшние люди — железнорукие творцы вершащей чудеса эпохи!
Следы Нептуна, бога морей, хранят окаменелости на вершинах горы Фрушка и причудливые ракушки в отложениях пещеры Ветеран; о боге огня рассказывают базальтовые склоны Пьетро-Детонате; третий творец, человек с железною рукой, прославляет себя пробитым в скалах трактом под каменистым сводом, устоями огромного моста из каменных глыб, а также барельефом, высеченным на скале в память о пробитом в каменистом русле судоходном канале шириною в сто футов, по которому ныне ходят тяжелые суда.