— Значит, горло у него не зажило? — громким, настойчивым голосом спросила сестра. Но теперь в руке у нее была карточка, там что-то было записано. — Так… Глотнул щелоку. Когда же это случилось? В январе… два, нет, три года назад…
Теперь Феникс заговорила сама, хотя сестра ни о чем больше не спрашивала:
— Нет, мэм, не помер он, только все такой же. Горло у него опять заплывать стало, и глотать он опять не может. И дышать тоже. Ничего не может. Вот и подошло время опять мне идти за лекарством.
— Ясно. Доктор сказал: пока будешь приходить, будем тебе давать лекарство, — сказала сестра. — Только вот вылечить твоего внука нелегко.
— А он меня ждет, внучек-то мой. Сидит дома один-одинешенек и ждет, — продолжала Феникс. — Нас с ним только двое осталось. Очень ему плохо, никак не лучшает. А сам такой милый. И уж терпеливый какой! Завернулся в одеяло и выглядывает оттуда, а ротик открыт, как у птички. Теперь я все вспомнила — так и стоит он у меня перед глазами! Больше я уж про него никогда не забуду, до самой своей смерти не забуду. Сколько ни есть людей на свете, из всех его отличу.
— Ну и хорошо, и хорошо, — теперь сестра старалась ее утихомирить. Она принесла бутылку с лекарством. — Бесплатно, — сказала она, делая пометку в журнале.
Старая Феникс поднесла бутылку к глазам, потом осторожно опустила в карман.
— Спасибо вам, — сказала она.
— Сегодня Рождество, бабушка, — сказала дежурная за столом. — Хочешь, я подарю тебе несколько пенсов?
— Пять пенсов — целый никель, — напрягшимся голосом сказала Феникс.
— Вот тебе никель, — сказала дежурная.
Феникс осторожно поднялась со стула и протянула руку. Она взяла монету, выудила из своего кармана другую, положила на ладонь рядом с первой и, склонив голову набок, стала их внимательно разглядывать. Потом стукнула тростью об пол.
— Знаю я, что сделаю, — сказала она. — Пойду сейчас в лавку и куплю своему внучку маленькую мельницу — там такие продаются, из бумаги сделаны. Он и не поверит, что такое на свете бывает! И обратно пойду — он ведь меня ждет не дождется. А мельницу вот в этой руке понесу.
Она подняла левую руку, слегка кивнула им, повернулась и вышла из докторского кабинета. С лестницы послышались ее медленные шаги.
Попутчики
Том Харрис, тридцатилетний коммивояжер, торгующий канцелярскими принадлежностями, вскоре после полудня выехал из Виктори, повидался с нужными людьми в Миднайте и Луизе, но решил ехать дальше, в Мемфис. Там была его база, а ему захотелось что-нибудь вечером предпринять.
К концу дня где-то посреди Поймы он подобрал двух попутчиков. Один неподвижно стоял на обочине, причем отставленная нога его напоминала старый корень, а другой играл на желтой гитаре, и она блестела в вечерних лучах, длинной прямой полосой стелившихся над полями.
За рулем Харриса клонило в сон. И в пути он кое-что делал как бы в полудреме. От вида людей, ждущих попутной машины, от их фигур на фоне неба на миг просыпалось детское ощущение: стоишь неподвижно, ничего не касаясь, и кажешься себе высоким, а земля под ногами вдруг округляется, летит и вертится в пространстве, и чувствуешь, как одиноко и ненадежно ты на ней стоишь. Он открыл дверь машины.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
Харрис начал разговор с пассажирами почти официально. Теперь, набрав скорость, он чуть подвинулся на сиденье. Сзади свободного места было мало. Гитарист держал свою гитару между ногами. Харрис включил радио.
— Ага, музыка! — сказал гитарист. Он заулыбался. — Весь день пробыли на этом месте, — тихо сказал он. — Видели, как солнце поднимается и спускается. Нет-нет да и приляжем, конечно, под деревом отдохнуть.
Они ехали молча; солнце между тем садилось в красных облаках, и по радио уже сменилось несколько передач. Харрис включил фары. Однажды гитарист стал напевать "В сердце у меня одна осталась роза" — ее играли по радио "Алоха Бойз". Он застеснялся, умолк и провел по шкале приемника черноватым мозолистым пальцем.
— У некоторых электрические гитары, нравятся мне, сильные, — сказал он.
— Куда направляетесь?
— На север, наверное.
— Как раз на север, — сказал Харрис. — Курите?
Второй протянул руку.
— Да… изредка, — сказал гитарист.
От неожиданного слова Харрис дернул щекой; он протянул пачку. Все трое закурили. Молчаливый держал перед собой сигарету, как монету, — большим и указательным пальцами. Харрис заметил, что он не курит, а просто наблюдает за огоньком.