— Она замужем? Где ее муж? Это он ее так?
Женщины в комнате тоже принялись хихикать, а стоящий у кровати доктор почувствовал, что кто-то шмыгнул по его ноге, и чуть не упал.
— Черт, кто это тут бегает? Крысы?
— Не угадали, доктор.
По полу носились морские свинки, не только в этой комнате, но и за стеной, в кухне, где кипятили воду. Один из зверьков потянулся к полузавядшей веточке сельдерея, которая лежала на обложке Библии на столе.
— Переловите этих тварей! — закричал доктор.
Ребенок засмеялся; вслед за ним засмеялись женщины.
— Легко сказать — переловите. Вон они какие юркие.
— Да уж, морских свинок нипочем не поймать. Попробуйте — сами увидите.
— А знаете, откуда они здесь? Это их Дейв развел. Сам потом ушел, а их оставил, чтобы никому житья не было.
Доктор почувствовал, что тяжесть уходит из пальцев Руби и придавливает ее локоть и плечо к кровати. Ее глаза закрылись. Мальчик лет пяти с невинно-плутовским лицом взял ветку сельдерея и присел на корточки на пол; женщины в комнате двигались, жестикулировали, смеялись все громче, и наконец доктор Стрикленд крикнул, заглушая шум:
— Тихо, замолчите! Это Дейв ее? Говорите. Ну?
Он услыхал, как кто-то плюнул на плиту. Потом:
— Да, Дейв.
— Дейв.
— Дейв.
— Дейв.
— Он, доктор, угадали.
Имя повторялось и повторялось, переходило из уст в уста, и доктор тяжело вздохнул. Но наполнил комнату не его вздох, а вздох раненой женщины — свободный, со стоном наслаждения.
— Стало быть, Дейв Коллинз? Похоже на него. Мне чуть не каждое воскресенье приходится накладывать ему утром швы, вам всем это известно, — сказал доктор. — Я знаю Руби, знаю Дейва, и если бы сейчас включили электричество, я всех бы вас назвал по имени, вы это отлично знаете. — Глаза его остановились на Ори — она досталась ему в наследство вместе с другими достопримечательностями Холдена, где утвердилась на главной площади двадцать лет назад; сейчас она сидела в своей детской прогулочной коляске, расправив на коленях цветастую юбку и подоткнув ее под культи ног.
Набирая в шприц лекарство, он заметил, что в комнату протиснулось еще несколько любопытных и все они были в белых платьях с красными лозунгами на груди, как у Руби. Лампу подняли высоко над ныряющими тенями голов, и сердце на прибулавленной к стене открытке с поздравлением в Валентинов день налилось ярко-красным; он нагнулся к постели, и лампу тут же опустили и стали подносить все ближе, ближе к женщине, казалось, огонь вот-вот пожрет ее.
— Я ничего не вижу, — сердито сказал доктор, и лампа мгновенно отлетела и вознеслась ему за спину, и он подумал, что так волноваться может только мать.
— Сдается мне, кончается наша Руби, — произнес чей-то голос.
Ее глаза так и не открылись. Он сделал укол.
— А сам-то он где — Дейв? Это его начальник полиции ищет? — спросил он.
Девочка сделала несколько шагов и посадила ребенка на постель у самого лица Руби.
— Убери его, — сказал доктор.
— Она его как будто не видит, — сказала девочка. — Погладь маму.
— Сейчас же унеси его отсюда, — приказал доктор Стрикленд.
Ребенок открыл глаз матери своими пальчиками. Глаз закрылся, и мальчик заплакал, как будто она это нарочно.
— Унесите ребенка из комнаты и уведите всех детей, вы что, не слышали? — Доктор Стрикленд поднял голову. — Нечего им на такое смотреть.
— Тузи, унеси его к соседям, — сказал кто-то.
— Никуда я его не понесу. Меня и так столько времени не было, я за доктором ходила, а вы мне обещали, что потом уж я останусь до конца, — громко возмутилась девочка.
— Ладно, оставайся. Но тогда держи Роджера.
Ребенок в последний раз потянулся к лицу матери серой, как беличья лапка, рукой с неподрезанными ногтями. Женщина, которая держала лампу, поставила ее и сама схватила ребенка с кровати. Он задрыгал ножками, и тогда она стукнула его по голове.
— Вы что, хотите, чтобы он идиотом вырос? — в ярости закричал доктор.
— Ну уж я-то его растить не буду, не надейся, — сказала мать женщине, лежащей на кровати.
Напряженность ушла из ее лица. Сознание уплывало. Положив ее руку вдоль тела, доктор еще раз осмотрел рану. Рана была ровная и очень аккуратная. Все так же стоя возле женщины и наблюдая за ней, он взял ее руку и стал смывать запекшуюся кровь — с тыльной стороны кисти, с мозолистой ладони, с пальцев.