И он решительно ответил:
- Некогда, Ведра. Надо идти, если хотим успеть.
Воцарилась тишина. Только грубая бумага шуршала под угольком.
- Ведра...
- Мне нужно доделать.
И - невысказанное: "Пока оно живо, пока свежо, пока я вижу". Все ясно, но нельзя же потакать.
- Пора идти.
- Еще одну секундочку... Моментита, граццо.
Точные штрихи, выверенные, экономные движения и ни капли позерства. Он всегда с восхищением следил за ее работой. Мало ли кругом девушек, которые оттачивают технику не покладая рук! Мало ли усердных и дотошных юношей, по крупицам собирающих драгоценные навыки! Но куда им до Сааведры?! Она лучше всех знает, что делать. Любой из самых элементарных приемов Сааведры и Сарио для кого-то - целая наука, а для них самих - это чуть ли не врожденная, но едва осознаваемая способность. Как дыхание.
Да, как и Сарио, Сааведра видит. Доподлинно видит этот свет, эти образы, мысленно доводя их до совершенства, и остается лишь стремительным рывком вызволить их из небытия и мгновенными штрихами запечатлеть на бумаге.
Луса до'Орро, Золотой Свет, проницающий истину.
А он смотрел глазами сурового критика. И казался себе при этом муалимом рядом со студенткой, учителем рядом с эстудо. Но ей нет дела до Сарио, она творит для себя, ни для кого больше. Ее свобода созидания, естественность самовыражения ничуть не ограничены волей семьи или требованиями муалимов.
- Нет.
Он вдруг устремился к ней. Ведь и у него есть свое видение, Луса до'Орро. Для Золотого Света ни в чем нет оправдания: ни в долге вежливости, ни даже в сочувствии родственной душе.
- Нет, не так... Вот, видишь?
У эстудо карманы всегда набиты углем. Сарио опустился рядом с Сааведрой, положил на колени доску с бумагой.
- Гляди. Ну как?
Одно мгновение, лишь один подправленный штрих. И вот уже смотрит с листа Бальтран до'Веррада, герцог Тайра-Вирте, которого они нынче увидели впервые.
Сааведра слегка отстранилась и взглянула на портрет.
- Видишь?
Волнение подгоняло: объясни, пока не поблекла твоя внутренняя картина. Он быстро соскреб, что соскреблось, с ошибочной линии, сдул черную пыль с бумаги. Портрет (точнее, грубый, второпях сделанный набросок) и впрямь от этого выиграл.
- Добавляем этот штрих, - показал Сарио, - и левая сторона оживает. Ты же знаешь, у него лицо кривовато. Да и не бывает идеально симметричных лиц. - Он положил тень. - А тут - скула, вот так... Видишь?
Сааведра молчала.
Его словно молнией ударило: зашел за грань. Причинил боль.
- Ведра, прости...
О Матра эй Фильхо! Ведь и с ним такое бывало!
- Прости, Ведра, я не хотел. Честное слово. Как-то само собой получилось.
Она спрятала уголек в карман блузы.
- Знаю.
- Ведра...
- Да, Сарио, я знаю. У тебя всегда как-то само собой получается. Она встала и оправила блузу, перепачканную, как и его одежда, всем, чем только можно перепачкаться в их мирке: красками, клеями, плавленой канифолью, олифой и тому подобным.
- Но ведь и правда так лучше.
Сгорая от стыда, он порывисто сунул портрет ей в руки и встал.
- Просто... - беспомощный всплеск руки. - Просто я так увидел.
- Знаю, - повторила она, принимая набросок, но не опустила на него взор. Увидел то, что мне самой следовало бы видеть. - Сааведра смущенно пожала плечами. - Да, следовало бы.
Обоим стало не по себе. Во многом они походили друг на друга, но в то же время были разные - как день и ночь. Сааведра не принадлежала к числу Одаренных. Но была талантливой, гораздо талантливее большинства эстудо.
Она снова мысленно увидела объект. Да, никто не усомнится, что на портрете - Бальтран до'Веррада. Впрочем, сомнений быть не могло и до того мгновения, когда Сарио подправил набросок. И все-таки подправил...
Его терзало раскаяние. Но ведь на то и отпущен Дар, исключительная привилегия со своей жестокой категоричностью: в мире Одаренных нет места ничему, кроме совершенства.
- Извини, - сказал он слабым, сдавленным голосом. А про себя добавил: "Не сердись, Ведра". Но вымолвить не рискнул - слишком моляще прозвучало бы, слишком униженно. Даже перед ней он остерегался раскрывать душу. - Я сожалею.
В тот миг она выглядела намного старше его.
- Ты всегда сожалеешь, Сарио.
Для него это была кара, а для нее - всего лишь истина, убогая разновидность Луса до'Орро. Ему нравилась в Сааведре эта черта. Истина дороже всего. Но истина еще и мучительна. Его собственная истина превратила хороший набросок в отменный. Одна дополнительная линия да легкая штриховка... Как четко он видел, что надо сделать, как ярко сиял в нем Золотой Свет... Просто не верилось, что кто-то способен этого не видеть. А все дело в том, что у него - своя истина, у Сааведры - своя. Сааведра - хороший художник. А Сарио превосходный.
Этим-то он и причинил ей боль.
- Ведра...
- Да все в порядке. - Она убрала за уши непокорные пряди волос. Блеснула капелька крови - гранатовая сережка. - Ведь это от тебя не зависит.
Да. Никогда не зависело. Потому-то его и ненавидят. Даже муалимы, знающие, на что он способен.
- Куда пойдем? - спросила она. - Говоришь, это важно?
- Очень.
- Ну так...
Она поставила доску на место, но портрет не удостоила даже косым взглядом. Сарио тайком проглотил обиду.
- Чиева до'Сангва.
Она опешила. Как он, впрочем, и ожидал.
- Сарио! Да ты что?!
- Я там все знаю. Нас не увидят.
- Но ведь.., нам нельзя!
- Ведра, никто нас не увидит. И никто не пронюхает. Я уже много раз там бывал.
- Ты видел Чиеву до'Сангва?
- Нет. Но я видел кое-что другое. Когда не станет нас, не станет и Чиевы до'Сангва. Она отшатнулась.
- Откуда ты знаешь?
- Раскрыл глаза и вынул из ушей затычки. Сарио ухмыльнулся.
- А еще, Ведра, я умею читать Фолио. Мне дозволено, ведь я мужчина.
- Смотреть - да, дозволено. Но читать о таких вещах тебе еще рано. Муалимы знают?
Он пожал плечами. - Естественно, нет.
- О Сарио, ты слишком торопишься! Прежде чем разрешат читать Фолио, надо пройти серьезные испытания... В нем поднималось нетерпение.
- Ведра, никто не узнает, что мы там побывали. Даю слово. От ее лица, испачканного углем, отхлынула кровь.