Выбрать главу

– Ты видел Чиеву до'Сангва?

– Нет. Но я видел кое-что другое. Когда не станет нас, не станет и Чиевы до'Сангва. Она отшатнулась.

– Откуда ты знаешь?

– Раскрыл глаза и вынул из ушей затычки. Сарио ухмыльнулся.

– А еще, Ведра, я умею читать Фолио. Мне дозволено, ведь я мужчина.

– Смотреть – да, дозволено. Но читать о таких вещах тебе еще рано. Муалимы знают?

Он пожал плечами. – Естественно, нет.

– О Сарио, ты слишком торопишься! Прежде чем разрешат читать Фолио, надо пройти серьезные испытания… В нем поднималось нетерпение.

– Ведра, никто не узнает, что мы там побывали. Даю слово. От ее лица, испачканного углем, отхлынула кровь.

– Но ведь нельзя, Сарио! Запрещено. Видеть Чиеву до'Сангва позволено лишь мастерам-иллюстраторам, и Фолио изучать тебе еще рано…

И снова в нем взыграло самолюбие, и снова он не смог с собой совладать.

– А я буду! Буду читать Фолио! И мастером-иллюстратором стану. Бледные щеки Сааведры на миг порозовели – ей, женщине, вовек не суждено изучать Фолио, достигнуть ранга мастеров-иллюстраторов, Вьехос Фратос. Ее предназначение – вынашивать и рожать их, но не быть одной из них.

– Пока еще не стал.

– Нет, но…

– А пока тебе нельзя видеть такие вещи. – Она сердито посмотрела на Сарио: он невольно напомнил о том, что пол, как и происхождение, не дадут ей подняться до высот, которых она достойна. – Ведь мы с тобой действительно не мастера-иллюстраторы, и нам нельзя смотреть ритуал. Знаешь, что с нами будет, если попадемся?

Он вдруг ухмыльнулся.

– Хуже Чиевы до'Сангва – ничего. Она даже не улыбнулась, только покачала головой и твердо произнесла:

– Нет.

– Да.

У него сияли глаза.

Сааведра посмотрела на портрет. На свой набросок, который Сарио оживил двумя-тремя беглыми касаниями уголька. Его называли Неоссо Иррадо, Гневным Мальчиком. И небеспричинно. Он ко всем лез с каверзными вопросами. Всем дерзил. Но при этом все знали: сколь ни славен род Грихальва, в нем еще не было никого талантливее Сарио. Воистину он обладал Даром. Непознанным, непризнанным, даже неподтвержденным. И все же несомненным для всех. По крайней мере для Сааведры, так и сказавшей ему однажды… Задолго до того, как он прочитал те же слова в глазах учителей, ибо муалимы о таких вещах не говорят.

Да, быть ему мастером-иллюстратором, Вьехо Фрато… Да и как иначе? Пусть Сарио юн, пусть никто не желает признавать его Дар – но он есть, и он переполняет все его существо.

Быть ему и Верховным иллюстратором. Он гордо вскинул голову. “Я знаю, кто я. Я знаю, кем я стану!"

Сааведра поморщилась. И отвернулась от нарисованного лица – потому что живое требовало к себе внимания.

– Ну ладно, – сказала она.

Он победил. Он всегда побеждал. И так будет впредь. Никто не знает, как его обуздать. Даже муалимы не знают и ломают голову над этим.

* * *

Мужчина поспешно схватил за руку ребенка.

– Алехандро, сюда. Пройди вот здесь, видишь? Нет, канделябр оставь в покое… Прошу тебя, иди сюда. Не трогай список экскурсоводов, кураторрио тебе не понадобятся. Мы с тобой вполне обойдемся без них… Сюда, Алехандро. На этих стенах – портреты рода до'Веррада, все они – твои родственники. Если уж на то пошло, при желании ты увидишь себя, как в зеркале, на любой из этих картин. Взгляни-ка… Видишь?

Мужчина ждал. Ему не внимали.

– Алехандро!

Да что с этим мальчиком? Не слышит спросонья, что ли?

– Алехандро Бальтран Эдоард Алессио до'Веррада, окажи любезность, слушай меня внимательно.

– Патро? – услышал он наконец.

Значит, слух в порядке, виновата его вечная рассеянность. Это возрастное, точнее, детское. А впрочем, чего он еще ожидал? Разве это не его сын?

Его. Да, Матра Дольча! Детство детством, но у мальчика есть обязанности. Вернее, появятся в один прекрасный день. А сейчас Алехандро слишком рассеян, слишком несобран, сейчас надо спокойно и терпеливо открывать ему глаза на мир. Но – исподволь, деликатно. Со временем перед ним целиком развернется великое полотно истории, вновь разыграются знаменитые сражения, пышным цветом расцветет генеалогическое древо…

Отец, погруженный в раздумья, вздохнул. Сыну – наследнику герцога – без этих знаний не обойтись. И пусть кажется, что отцовские старания не дают плодов – капля камень точит.

– А это “Женитьбы”… Алехандро!

Ну что за ребенок? Секунды на месте не постоит. Достаточно любого пустяка, чтобы отвлечься – к примеру, почувствовать аппетит. Конечно, гораздо интереснее носиться сломя голову, чем внимать скучной лекции под сводами Галиерры Веррада. “Особенно когда лекцию читает отец”, – подумал он уничижительно.

И в этот момент беспокойный взгляд мальчика поймал стайку детей примерно его возраста – как голодные борзые щенки на дворе, маялись они в высоком фойе Галиерры. Конечно, никого из них не пустят в залы, пока не уйдут герцог с сыном. Бальтран до'Веррада заметил худощавого мужчину средних лет; он неколебимо стоял в дверях, золото на высоком вороте внушало детям робость и удерживало их на почтительном расстоянии от дверей. Но они поедали глазами тех, кому было дозволено больше, чем им. А Алехандро смотрел на них.

Матра Дольча, да у этого мальчишки терпения не больше, чем у комара. Отец криво улыбнулся и похлопал широкой, сверкающей перстнями рукой по кудрявой голове сына, запустил сильные шершавые пальцы в растрепанные черные волосы, и голове ничего больше не оставалось, как повернуться на тонкой шее туда, куда хотел герцог.

– Алехандро.

– Патро?

– Это всего-навсего дети из рода Грихальва. Ты заметил золотую цепь у их воспитателя? А кулон?

Алехандро пожал плечами. Ему до смерти прискучили разговоры о незнакомых людях и кулонах.

– Комарик, это Чиееа до'Орро. Золотой Ключ. Он достается мастеру-иллюстратору, а молодые люди – его эстудо, они тут изучают работы своих отцов и дедов… – Отец многозначительно помолчал. – Вот у кого бы тебе поучиться уважению к талантливым предкам.

Мальчик заметно смутился.

– Они тоже станут иллюстраторами?

– Да, вполне возможно. Они – из рода Грихальва.

– Патро, а что, все Грихальва пишут картины? Герцог покосился на взрослого – скорее всего, муалима. Спокойным пожилым мастерам доверяют пестовать юную поросль, учить уму-разуму и ремеслу.

– Пишут, как всегда писали, но еще и создают для этого необходимые средства. Все материалы для художественного промысла изготовляет семейство Грихальва. Таково их предназначение. Их дар, если угодно.

Отцовская рука поднялась с кудрявой головы и показала на стену.

– А сейчас погляди-ка сюда… Вот на эту картину, прямо перед нами. Алехандро! Что ты видишь?

На лице мальчика читалось явное нетерпение. И, как всегда, рассеянность. Он переминался с ноги на ногу, вертел головой и даже бросил еще один вороватый взгляд на детей.

– Картину, патро.

Снисходительность – черта благородной души. Отец улыбнулся и не одернул сына.

– И что, эта картина о чем-нибудь тебе говорит? На губах сына промелькнула улыбка – тень отцовской. А в живых оленьих глазах появился дерзкий блеск.

– Да, патро. Она мне говорит, что надо вернуться в Палассо и поупражняться со шпагой.

– Вот как? Поупражняться со шпагой? Вместо того чтобы слоняться по Галиерре среди скучных полотен, запечатлевших еще более скучные свадьбы?

Ответ не заставил себя ждать.

– Патро, я не буду иллюстратором. Я не Грихальва, я – до'Веррада, мое лицо на всех этих стенах.

"Хитрый комарик. А ведь большинство этих лиц написали Грихальва”.

– Значит, маленький до'Веррада, тебя больше влечет стезя фехтовальщика?

– Да, патро.

– Мне она тоже больше по нраву. – Теперь и у отца заблестели глаза, точь-в-точь как у сына. – Но когда-нибудь, Алехандро, ты станешь правителем Тайра-Вирте, а мудрый правитель не во всем полагается на меч.

– Патро, а на что еще полагаться? На картины? Мальчик еще не сталкивался с интригами двора, стоит ли удивляться его откровенному безразличию? Он даже не подозревает, как больно жалят насмешки и снисходительность.