Как бежал в темноте, ушибаясь плечами, головой о низкие своды, как падал, вскакивал, и снова падал, в памяти не зацепилось — все подавлял нарастающий, подгоняющий страх. Перепачканный землей, взъерошенный, с выпученными глазами, с отклеившимся усом влетел Козырь в склеп. Выпалил осевшим голосом:
— Хана, крышка!.. Спеклись!
Еремей, который послушно и осторожно шел за Арчевым, ощупывая левой рукой каменную кладку, дернулся назад от этих воплей. Сорвал с глаз повязку, крутнул по-совиному головой влево, вправо и, забыв о боли в спине, прыгнул на Арчева.
— Обманул, да?! Врал! — Вцепился в него, заскрежетал зубами.
— Отстань! — Арчев не глядя толкнул так сильно, что мальчик отлетел к облапившему его Тиунову. — Что за паника?! — рявкнул Козырю.
— Чека на хвосте! — выдохнул тот. — Деваха с остячонком удрали, в «Мадриде» архангелов, что тараканов. Сюда лезут!
Еремей негромко засмеялся, перестал биться в руках Тиунова. Тихий радостный смех этот словно обрубил выкрики Козыря. Еремей засмеялся громче — откровенно весело, издевательски.
— Скверно… — Тиунов отшвырнул его, схватился за плиту саркофага и, поднатужившись, потянул ее в сторону. — Надо… немедленно… уходить.
— Без истерик, пожалуйста, без истерик, — забормотал Арчев, вынимая из кобуры наган Люси. — В этом кротовнике мы перестреляем чекистов, как куропаток.
— Глупо, Евгений Дмитриевич, — громко сказала Ирина-Аглая. Она, убрав под пелерину руки, встала рядом с Тиуновым. Взгляд не прятала, смотрела настороженно. — Убьете первого, а последний выскочит к своим, покажет направление хода…
— И нас сцапают, как только полезем отсюда, — закончил Тиунов. Он, сдвинув плиту, достал из саркофага саквояж, передал женщине. — Бежать надо, а не играть в войну, — и запыхтел, вытягивая большой, угловато топорщащийся мешок.
— Чего это? Харчи? — Козырь пнул мешок, который Тиунов, расслабив пальцы, поставил рядом с собой.
Мешок упал — выскользнули иконы, блеснули золотом, серебром окладов, сверкнули разноцветьем камешков.
Капитан, с затравленными глазами обреченно оцепеневший у железной двери, ахнул. Упал на колени, схватил одну икону, другую.
— Батюшки! Да это же целое состояние! — восторженно всхлипнул он. — Господи, да нам с этим богатством никакой Золотой Бабы не надо. — Резво взметнулся на ноги, вцепился в саквояж. — А тут что? Ну-ка показывай!
Ирина-Аглая качнулась, чуть не выпустив саквояж. Повела плечами и… трахнул выстрел; капитан взмахнул руками и грохнулся на спину. А женщина, высунув в разрез пелерины браунинг, уже целилась в Козыря. Арчев, всматривающийся у выступа в открытую дверь подземелья, резко развернулся на выстрел, увидел направленный на себя револьвер Тиунова, тело капитана, замершего Козыря, удивленного Еремея и скривился.
— Ну-у, началась междоусобица! — Огорченно покачал головой. — Чего вас мир не берет? — Тяжело посмотрел на женщину. — Не жалко кузена, мадемуазель? — И, опустив руку с наганом, медленно, неохотно побрел к сообщникам. — Подбери! — приказал Козырю, кивнув на иконы. — Ладно, уходим. Хотел хоть одного чекушника упокоить, да видно не судьба. Что-то запаздывает карающий меч революции…
Фролов с оперативной группой непредвиденно задержались еще в чуланчике — Матюхин, изловчившийся первым спуститься в люк, не хотел уступать место, потому что, сказал, подземелье узкое, развернуться негде, и первому опасней всего — ухлопают почти наверняка, — а значит, командиру впереди нельзя. Лишь когда Фролов пригрозил, что отдаст под суд за невыполнение приказа, Матюхин вылез в чулан. До узкого лаза, куда по объяснениям Егорушки скрылись арчевцы, Фролов пробежал на одном вдохе-выдохе, а дальше дело пошло хуже: узко, тесно, кобура бьет по коленям, фонарь слепит глаза — впереди ничего не видно, а опустишь фонарь к ногам, идти мешает. Наконец догадался, передал за спину— Матюхину, пусть освещает сзади. Тоже хорошего мало: тень от самого Фролова ложится впереди густая, плотная. Но надо бежать. И он бежал, запинаясь, обдирая стены плечами, задевая фуражкой кровлю… Впереди глухо бабахнуло, эхо мягко прокатилось по подземному ходу. Фролов, выкинув перед собой руку с маузером, упал на живот. Сверху на него рухнул Матюхин — фонарь больно стукнул Фролова под лопатку и погас. Сзади запыхтело, запотопывало, зашуршало-зашелестело — группа преследования присела.
— Вы живы, товарищ командир? — обдав табачным дыханием, шепотом спросил Матюхин.
— Буду жив, если не раздавишь, — Фролов зашевелился. — Кажется, стреляли не в нас — вспышки не было… Да слезь ты, телохранитель чертов. И скажи, чтоб другой фонарь передали.