«Приходит, — продолжает, — ныне час.И снова я твоей вожатой буду.Узнаешь, что имеется у нас.
Я приведу тебя туда, откудаУвидишь сотоварищей былых.Явлю тебе пример добра и худа».
Вновь на меня оцепененья стихНашел, но повелительницы, право,Был глас успокоителен и тих.
И вывела меня наружу пава.Царила ночь. Не близилась заря.И мы пошли и повернули вправо.
И вот, себя куража и бодря,Я вижу двери, сделанные просто,Как будто в келейках монастыря,
Не выше человеческого ростаВ проходе по обеим сторонам.Обшивка будто грубая короста.
Дверь первую открыли. Тотчас к намЖивотные. За новой дверью — тоже.Подруга молвит: «Объясненье дам.
Волшебница число животных множитИ здесь их сводит, судя по тому,Насколь при жизни нравом были схожи.
И вот сюда заходишь, как в тюрьму,К могучим львам, открыв задвижку эту.Но я замка, пожалуй, не сниму.
В иных узревши благородства мету,Цирцея им обличье льва дала.Но флорентийцев среди этих нету.
И правда, благородные делаДавненько родину твою не грели.Живет она без света и тепла.
А вот другая дверь: в медвежьем телеЗа ней рычат и скалятся теперьНасильниками бывшие доселе.
Еще пройдем немного. Верь не верь,Но рядом волки в атмосфере спертой.И это волчья, сиречь — третья дверь.
А вот быки и буйволы когортой.Цирцеиной не минув кабалы,Свирепые засели за четвертой.
За пятой те, кто на кормежку злы.Обожрались они на вашем свете.Былые лакомки теперь козлы.
Но полно. Бесконечны двери эти.Не осмотреть зверинца до зари.Зверьем забиты закуты и клети.
А вот на эти двери посмотри.Ведут они к слонам, пантерам, ланям.Животные безвыходно внутри.
Пора нам восвояси часом ранним.Однако же задержимся вот тут.На эту дверь двустворчатую глянем.
И ты, пожалуй, не сочти за труд,Хотя, конечно, этот запах гадок,Узнай, какие звери здесь живут.
Не стану задавать тебе загадок.Поведаю в подробностях, каковВ загоне установленный порядок.
Так, хищники всех видов и родовОт крокодила до гиппопотамаЗакрыты непременно на засов.
Но видишь двери перед нами прямо.Тут позволяют выйти за порог.Тут как бы ваша долговая яма.
И, стало быть, режим не очень строг.И на площадке этой могут звериПрогуливаться вольно, без морок.
Ты сможешь по одной такой вольереСудить о многочисленных других.По ней поймешь о прочих в полной мере.
И в этой же вольере, во-вторых,Заключены не кто-нибудь, а те, ктоБыл особливо знаменит и лих.
Теперь они бесчувственная секта.Но приглядись: был знаменит любой.Узришь во всяком важного субъекта».
И повела в сторонку за собой.И мы открыли дверь очередную.И замер я пред новою гурьбой.
Узрел колосса я и обрисую:Не виделось ему концов-начал — Огромному гранитному статую.
Как на слоне когда-то Ганнибал,Глядел он горделиво, разудало,Несокрушимость камня выражал.
И примостились, как и подобало,У каменных несокрушимых ногТот, и другой, и третий прихлебала.
Кто честолюбец, тот не одинок,«Ты видишь: родина его — Гаэта.Как извещает лавровый венок, —
Сказала донна, — за тщеславье этоЦирцея удостоила вельмиСего аббата, якобы поэта —
В зверинце возвышаться над зверьми.А по такому горе-корифею,Какое тут собранье, сам пойми.