«Испарана! Если этот визирь здесь, то она тоже может быть где-то неподалеку. Если она, конечно, жива, — поправил он себя. — Надо поговорить с Хафаром и все разузнать», — решил он, но тут же засомневался в правильности своего решения, так как вспомнил, что визирь, похоже, напился до синих соплей и вряд ли был способен поведать что-нибудь вразумительное.
«Да и утром, когда проспится, поговорить нам вряд ли удастся, — подумал варвар. — Кто-то следит за ним, и неясно, будет ли еще визирь здесь к восходу солнца, к тому же живой. Надо бы присмотреться, кого это он так заинтересовал».
— Хозяин! — поднял руку Конан. — Что у тебя есть на ужин?
Тот, не выходя из-за стойки, поверх голов толпящихся в таверне людей начал перечислять:
— Баранина, фазаны в имбирном соусе, копченый вилайетский лосось…
— Давай все, — махнул рукой киммериец. До ночи было еще много времени, и неизвестно, что может произойти, а значит, надо подкрепиться как следует. — И еще кувшинчик вина! — Он бросил на стол пару серебряных монет, которые ловко подхватил подлетевший к нему мальчуган.
«Испарана! — продолжало стучать в голове Конана. — Если ей грозит опасность или нужна помощь… Разве я могу бросить ее в беде?»
Отношения между варваром и прекрасной замбулийкой начались с жестокой вражды, но Конан сразу же почувствовал, как неудержимо влечет его к этой женщине, которая так же, как и он сам, могла убить врага легко и непринужденно, не испытывая при этом никаких душевных мук. Конан вспомнил слегка удлиненное лицо с высокими скулами, пристальный взгляд миндалевидных карих глаз, нос с легкой горбинкой и полные чувственные губы, густую копну великолепных, отливавших пурпуром, черных волос.
Ее тело, стройное и сильное, ее благоухающая золотисто-коричневая кожа! Киммериец печально вздохнул.
Конечно, всякий, у кого повернулся бы язык назвать, Конана чувствительным и сентиментальным, оказался бы лжецом или, на худой конец, совершенно не разбирающимся в людях человеком. Киммерийцу, его варварской натуре, такие чувства были незнакомы и даже чужды, но, тем не менее, он вспоминал об Испаране с какой-то непонятной, удивительной для него самого теплотой. Два с лишним года назад, покидая Замбулу, он звал ее с собой, но эта удивительная женщина отказалась. Тогда раздосадованный варвар подумал, что Испарана пренебрегла им, поскольку за помощь в возведении на трон Джунгира она получила титул Соратницы хана и по праву могла считаться первой женщиной Замбулы. В гневе и обиде он поклялся тогда забыть эту паршивую Замбулу и все, что было связано с ней, и прежде всего, Испарану. Но ее-то он как раз забыть не смог. Видимо, так решили боги, и никто из смертных не в силах изменить их решения.
Ожидая, пока ему принесут еду, Конан стал внимательнее приглядываться к людям, заполнившим зал «Туранского сокола». Таверна находилась недалеко от городского рынка, и народ здесь собирался соответствующий: торговцы, погонщики верблюдов, мелкие городские чиновники. В этой толпе киммериец не видел тех, кого искал: почти никто из них не носил оружия, по крайней мере, явно. Было понятно, что все это обычные мирные люди. Наметанный глаз варвара не различал среди них крепких бойцов, которые вполне могли быть переодетыми стражниками или чьими-нибудь воинами.
«Если кричит сорока, — вспомнил варвар пословицу, которую слышал от гиперборейского охотника, — то неподалеку может оказаться медведь. — Он с хрустом вонзил свои зубы в ножку принесенной ему дичи. — Подожду. Они обязательно придут, клянусь хитроумным Белом!»
Великий визирь правителя Хоарезма только что получил вести из Замбулы. Там произошел переворот, власть захватил начальник личной охраны Джунгир-хана, капитан Хамер, который и провозгласил себя новым правителем. Теперь Мусаиб — так нарекли визиря при рождении — сидел в мрачном раздумии, даже не чувствуя свежих потоков воздуха, которые навевали на него огромными опахалами двое усердных слуг, стоявших по бокам. Замбула, хотя и находилась далеко от Хоарезма, привлекала пристальное внимание Мусаиба. Дело в том, что он приходился дальним родственником ханской семье, которая управляла этой дальней окраиной Туранской империи.
Пару лет назад Замбула уже побывала на грани государственного переворота. Заговорщикам удалось покончить, с Актер-ханом, тогдашним замбулийским сатрапом, но они не смогли воспользоваться плодами своей победы, и в результате трон достался малолетнему сыну правителя Джунгиру. Мусаиб и не помышлял о том, что родство с Актер-ханом сможет возвести его на трон, пока был жив Джунгир, но теперь положение круто менялось.
«Положим, этот ублюдок Хамер уничтожил законного наследника, — рассуждал сам с собой Мусаиб. — Значит, я имею полное право претендовать на престол Замбулы. Конечно, Илдиз Великий, правитель Турана, вряд ли станет снаряжать войско, чтобы восстановить там порядок, но это можно будет сделать и без его участия. Достаточно того, чтобы наш повелитель не был против меня».
Он потер ладони в предвкушении самой великой удачи своей жизни, но тут же остановился, опасаясь спугнуть столь близкое счастье. Он правитель Замбулы! Дворец, всегда готовые услужить подданные, роскошь! Мурашки побежали по телу великого визиря, когда столь приятные видения замелькали перед его мысленным взором. Хан Замбулы! Это звучит! Конечно, от добра добра не ищут, как говорит пословица. Он и здесь не последний человек, его даже знает сам правитель Илдиз. Но одно дело быть сановником императора, а совсем другое — самому стать ханом.
«А если мальчишке удалось бежать? — неожиданно спохватился он. — Тогда, без всякого сомнения, он будет собирать своих сторонников, чтобы вернуть трон».
Мусаиб выпрямился в кресле и расправил затекшие плечи. Он и не заметил, что просидел все это время почти неподвижно. Вытянув вперед длинные ноги, визирь продолжал размышлять дальше. Конечно, простолюдин и ублюдок Хамер долго не продержится, пока живы законные наследники.
Мусаиб был уже немолод и очень многое повидал за свою жизнь. Он знал, что редкий самозванец может удержаться на троне. Имея перед глазами удачный пример, такие же выскочки, безусловно, захотят занять его место, и Замбулу ждут смутные времена с кровавыми переворотами, казнями и войнами. Чернь и ловкачи, отирающиеся близ трона, будут поддерживать сначала одного, потом легко предадут его ради следующего претендента, в основном желая пограбить и погреть руки во время переворота, и это будет продолжаться до тех пор, пока не вернется настоящий правитель ханских кровей. Либо же Илдиз Туранский, потеряв терпение, вмешается и сам назначит нового сатрапа.
Если же Джунгир-хан сумел сохранить свою голову, то куда он может направиться? Конечно же, сюда, в Хоарезм, где будет просить помощи у своего родственника, у него, могущественного визиря Мусаиба.
— Нужно это мне? — Визирь заговорил вслух. — Нет, совсем ни к чему. Даже одно его появление здесь будет вредно для меня. Значит, мальчишку придется убрать по-тихому, чтобы никто больше о нем и не слышал никогда. — Мусаиб усмехнулся. — А поможет мне в этом Мизра.
Он хлопнул в ладоши, вызывая своего управляющего, и через несколько минут уже ехал в закрытой коляске по крутой дороге, что вела в горное селение, где жил Мизра.
Он был колдуном, и визирь нередко пользовался его услугами, стараясь, чтобы их отношения не особенно бросались в глаза окружающим, а самое главное, чтобы о них не знал повелитель. Он может заподозрить неладное, и тогда прощай все: и сан великого визиря, и богатый дворец, и, не исключено, сама жизнь.
Конан оказался прав: не успел он еще разделаться с ножкой фазана, как в таверну вошел, гремя доспехами, стражник.
В этом не было ничего необычного, зашел себе стражник и зашел, мало ли, захотелось горло промочить или взглянуть, все ли в порядке. Но то, что это был не простой солдат, судя по знакам отличия, и то, что он подошел к хозяину и тот долго шептал ему на ухо, — все это натолкнуло варвара на вполне понятный вывод: те, кого он ждал, начали действовать. В планы киммерийца не входило, чтобы кто-то помешал ему поговорить с визирем, поэтому он поднялся из-за стола и спокойно направился к выходу, стараясь, чтобы его меч под плащом не особенно бросался в глаза.