А шел уже 1992 год. Я распахнула парадную дверь. Дом был в духе Достоевского: пустой и опасливый. Однако посреди холла стояла перевернутая вниз головой машина, кажется, «москвич». Из-под машины торчали два сапога, как ни странно, с колесиками возле каблуков, а человека не было видно. Я решилась и громким голосом спросила:
– Вы кто такой? Как вас зовут? Почему не на дворе ремонтируете машину, а в коридоре?
– Я кто такой? – услышала довольно высокий, даже визгливый голос. – Меня зовут Николай Васильевич.
– Как Гоголя?
– А я и есть Гоголь! – донеслось до меня из-под машины.
– Это что, настоящая ваша фамилия?
«Вот это да, бывают же чудеса», – вздохнула я и погладила своего попугайчика. Он закопошился и робко пискнул, не вылезая из муфты.
Гоголя любили не только мы, школьники, особенно «Страшную месть» или «Вия», но о нем писали и западноевропейские писатели. Одну биографическую книгу о Гоголе создал французский писатель Анри Труайя. Наша учительница заставила нас прочесть целиком эту книгу. Отдельные куски мы даже учили на память: «На обратном пути, подняв голову, Аксаков заметил огромные черные тучи, закрывшие полнеба. Сделалось очень темно, и какое-то зловещее чувство налегло на нас. Мы грустно разговаривали, применяя к будущей судьбе Гоголя мрачные тучи, потемневшее солнце; но не более как через полчаса мы были поражены внезапною переменою горизонта: сильный северо-западный ветер рвал на клочки и разгонял черные тучи, в четверть часа небо совершенно прояснилось, солнце явилось во всем блеске своих лучей и великолепно склонялось к западу. Радостное чувство наполнило наши сердца».
Что касается английского писателя, то запоминались из его книги более всего посещения Гоголем знакомых и малознакомых приятелей, в том числе Зинаиды Волконской, которая постоянно склоняла его перейти в католицизм. Но он был человек твердый, его не согнешь. И все-таки не это главное.
Я вспомнила, что, уезжая из Петербурга за границу и решая вопрос о композиции книги «Мертвые души», Гоголь, вместо того чтобы идти на какую-нибудь пирушку с очень вкусными расстегаями и плюшками, велел кучеру остановиться рядом с домом Пушкина, да, Александра Сергеевича. Как можно приступать к новой большой книге, не посоветовавшись с поэтом? Селифана оставил на улице, хотя был сильный мороз, а сам постучался в дверь. Великодушный Пушкин никому не отказывал, тем более Гоголю. Они расположились в креслах, и Гоголь стал читать вслух первые главы будущей своей поэмы. Как вспоминал потом кучер, кажется, это продолжалось чуть ли не до самого утра. А теперь пусть читатель подумает и вспомнит, может ли он назвать еще одного человека, писателя и поэта, который мог подарить несколько часов своего драгоценного времени товарищу? В общем, прошло несколько часов, прежде чем они расстались.
В квартире я осмотрелась, но, кроме отца нашей Веточки, никого не увидела. Извлекла из-под пальто муфточку и положила чуть выше на антресоли. Пусть греется, мол, попугайчик. Значит, Веточка исчезла в неизвестном направлении. Странно, отец предлагал мне раздеваться, пить чай, но я вдруг почувствовала что-то: какие-то коготки пытались стащить с моей головы теплый вязаный берет. Кошка? Вроде у Веты не было кошки. Пришлось покрутить головой вправо-влево. И что же? Я увидела, как Кенто с антресоли своими коготками просто стаскивает с меня этот берет. Мало того что стащил, он еще бросил его на пол! И когда мы улеглись спать в 12 часов ночи, я сладко задремала, вдруг кто-то цап-царап, цап-царап, а потом что-то быстро, торопясь, бормотал. Протянул свой клювик и поцеловал меня в щечку. Вот это да! Значит, попугай-то непростой.
Небо покрывали черные, темные тучи, не горели в ближайших домах фонари, но что-то дугообразное, ярко-синее протянулось между двумя соседними домами.
На следующий день, как ни странно, чудеса продолжились! Моя Иветточка так и не появилась. Человек по имени Гоголь исчез, зато я в своей теплой дубленке вышла на ближайшую площадь, и что вы думаете: человек очень высокого роста (такие не бывают!), в треуголке, зеленом мундире, наверное, он был на небольших ходулях. Он покружил вокруг меня и еще двух девиц и всех трех вдруг сразу взял на руки, приподнял и подбросил! Мало того, своими мягкими усиками поцеловал каждую из нас. Да это же рождественский маскарад, да это же рождественское переодевание, да это же был сам Петр I! Но он оставил нас и пошел дальше, обнимать и целовать других девушек.