Борис Викторович не живет со своей семьей. Семья его даже не здесь, а в другом городе. И надежды на личное счастье у Бориса Викторовича нет.
Так примерно думала Надя, когда она в веселый майский день сидела с подругой на крутом обрыве у реки.
«Конечно, — рассуждала тогда про себя Надя, — конечно, он виноват. Зачем же он продал себя! Вот он и расплачивается за свою вину. Ведь он нечестно поступил: не любя женщины, женился на ней, на ее деньги получил образование. А если честно трудиться, то в такое положение не попадешь».
И вот Надя честно окончила университет. И хочет честно трудиться. Но где и как она может устроиться? Ее никто не знает. В городе почти все учреждения закрыты. Готовятся к эвакуации.
В университете в канцелярии ей только сказали, что надо внести деньги за диплом и его получить. Никто, кроме старого швейцара, не поздравил ее, никто не сказал ни одного доброго слова, никто не спросил, как она собирается жить, где ей приложить свои силы. Точно она в магазине купила себе платье и делай с ним что хочешь. Хочешь — носи, не хочешь — не надо.
Окончивших никто не собрал. Все махнули на жизнь рукой: пропадай все пропадом! Интеллигенция не хотела работать у большевиков. Объявила саботаж.
А между тем жить Наде стало не на что. Она даже себе самой стеснялась признаться в том, что нуждается, что ей уже нечего продавать, так как все мало-мальски ценное она уже продала. Да и какие пустяки она за это получала! Она почти даром отдавала дорогие редкие книги, хорошие платья. Ей унизительно было с этим возиться. И теперь Наде не на что купить хлеба.
Впрочем, все труднее было что-либо купить даже и на деньги. И Надя ела что придется. Недавно она первый раз купила вяленую воблу. В ее городке вяленой рыбой гиляки кормили только ездовых собак, и Надя полагала, что воблу едят самые последние бедняки.
Она возвращалась из университета по главной улице одна со своими грустными думами. Вот и пришла настоящая жизнь. Еще, быть может, не закрутила, но чувствует Надя, что закрутит, и хотя она и кончила университет с дипломом первой степени, но, как жить, не знает и, кто ее этому научит, тоже не может понять.
Глава VIII. БОЛЬШЕВИКИ
Дней через десять Надя получила диплом в какой-то казенной палате и зашла от нечего делать в университет. В одной из аудиторий было шумно. Группа курсисток что-то взволнованно обсуждала. Громче всех кричала смуглая брюнетка. Ее Надя мельком видела на сессии: они были на разных отделениях.
— Мы не должны идти работать в совдепы! — убеждала с кафедры курсистка. — Это было бы недостойно. Скоро все станет на свое место. Чехи уже около Симбирска. Мы не можем изменить себе, поступая на службу к большевикам.
У курсистки горели глаза и презрительно дергался уголок губ, опушенных темными усиками.
— Инициативная группа студенчества решила пойти на помощь окончившим университет. Открывается летний сад «Пчелка». Это ресторан. Обслуживать его будет только интеллигенция. Лучшие представители русской интеллигенции не гнушаются там служить. Это честнее, чем получать хлеб от большевиков. Кто хочет, записывайтесь. Вакантных мест мало. Завтра будет поздно. А кто будет в «Пчелке» работать, там может и питаться, получать обед и ужин.
«Ну что ж, — подумала Надя, — в самом деле, поступлю и я туда. Ведь работают там известные лица. А потом я устроюсь и уйду оттуда. А пока все-таки заработаю себе на жизнь». И, голодная, в страхе и сомнениях перед жизнью, Надя подошла к девице, ратовавшей за «Пчелку», и попросила записать ее.
— Хорошо! — властно заявила брюнетка с мужественным лицом. — Будете мыть посуду, — быстро и решительно объявила она, сверкнув черными глазами. — Приходить к семи утра. Ресторан открывается с восьми.
На другой день Надя надела свое шелковое лиловое платье, на котором уже был прикреплен эмалевый синенький ромбик. Открыла калитку сада «Пчелка». Ее встретила разодетая полная дама из организационного комитета. А еще через несколько минут Надя за стойкой принимала грязные стаканы.
И надо сказать по справедливости: работала Надя хорошо. Она тщательно мыла стаканы, ложечки, блюдца, до блеска протирала их полотенцем. Выносила ведра, бегала за горячей водой. И, хотя руки ее не знали покоя, горы стаканов вырастали на стойке. А барышни в изящных передниках с тонкими кружевами и прошивками всё подносили и подносили стаканы и пренебрежительно говорили: «Надо скорее поворачиваться, посетители ждут».