Голос у старика оказался на удивление сильным, глубоким, проникающим в само сердце.
— Люди их «голодными» прозвали, потому как жадные они до чужого добра были, — объяснил многосведущий, хоть и неграмотный щербатый, — скот угоняли, жён насиловали, а мужей резали направо и налево.
— Я иное слышал, — возразил старик, — будто прозвали их так потому, что до Атреева мора Пелопоннес процветал, а македны разбойные, о которых ты, верно, добрый человек толкуешь, жили на севере в великой бедности. Их иные и за людей-то не считали.
Хотя говорил старик на здешнем языке чисто, в его речи чудилось нечто необычное. Она отличалась от разговоров поселян, как небелёный плащ из грубой шерсти от тонкого покрывала, что соткано на станке в царских мастерских прежних великих правителей.
— Так и верно, что не люди, — сказал рыжий, — люди по-людски живут себе, а этим только бы жечь да резать. Не зря своего бога Губителем прозвали.
— Менойтий Кривой его видел, — сказал щербатый парень, — в Амиклах. Стоит медный бог, в сто локтей высотой.
— Поменьше, — с улыбкой поправил парня старик, — всего-то в тридцать.
— Да и то страшилище, — сказал щербатый, — одно хорошо — не иначе как ослаб он давно.
— Почему? — спросил старик.
— Ну как? О «голодных» уж сколько лет ничего не слышно, стало быть, и жертвы ему приносить некому.
— С чего ты взял, уважаемый? — прищурился старик.
— Так говорю же, почитай три десятка лет о них ни сном, ни духом.
— Ошибаешься, — возразил старик, — и жертвы есть и жрецы. И бог этот не Губитель вовсе. Иное его имя — Отвращающий зло, а ещё Потрясатель народов.
— Потрясатель народов… — скривился плешивый, — как по мне, так не лучше Губителя.
— Бог Трои это, а теперь и многих племён по обе стороны от Эфиры, — добавил старик, — вот ты, уважаемый, говоришь так, будто эти разорители пришлые во времена деда твоего свирепствовали в Пелопоннесе, а сейчас навроде как нету их. Делись куда-то. Так?
— Ну, вроде так, — кивнул щербатый.
— Так, да не так. Не делись они никуда. Здесь остались басилеями. И в Амиклах, и в Спарте, и в иных местах по всему Пелопсову острову. Вокруг вас живут, неотличимые почти.
— Врешь, дед. Я нашего басилея знаю, он не из этих. Сейчас и на суше, и на море спокойно. Не стало разбойников. И засухи, слава богам, нет. Урожай хороший.
Старик покачал головой.
— А зачем твоему басилею теперь разбойничать, когда он басилей? Ты и так отдашь всё, что ему потребно. Этим твоим «голодным» Пелопоннес в ладони упал, как спелое яблоко. Как дар богов. Потому и не «голодные» они уже. Не зовутся больше старым именем. «Люди дара» они теперь. А иначе ещё — «Люди копья». Копьём же дар взяли, ну и созвучно в вашем языке, что так, что эдак. Или не слышали такое прозвание?
— Слышали, — несколько опешив, пробормотал рыжий, — так, стало быть, и корет наш из этих? Вот же скотина! Я давно подозревал.
— Да не, корет не из этих, — возразил плешивый, — я и отца, и деда его знаю, все тут от века жили. Корет — он просто сукин сын, хоть и наш. А вот в Амиклах и верно народец какой-то не такой…
Повисла пауза, нарушил которую щербатый, который ни с того ни с сего подался вперёд.
— Послушай, добрый человек, — обратился он к старику, — ты я смотрю бывалый, знаешь много всякого, да и говоришь красно. А да ты не тот ли знаменитый сказитель, которого называют Троянцем?
— Верно, зовут меня так люди, — спокойно ответил старик.
— О, прости, что тебя сразу не узнал! — щербатый сразу оживился и повернулся к товарищам, — слушайте, я же его два года назад слыхал! Я тогда сыр привёз корету, а Менойтий вино. Корет гостей принимал. Так вот после того, как они все там наелись да упились, выходит он, вот этот самый человек, да как ударил по струнам, как запел! А я тогда стоял на входе, рядом с конюхами и ключницей, которой сыр отдавал. И все такие, и кто за столом сидел, и кто в дверях стоял. Ох! Вот это было! Я как сейчас помню, что пел ты о смене богов на небесах.
Он кашлянул и пропел:
— Первым правил всем Бог Неба, Бог Грозы ему был чашник, только пищу подавал.
Неважно, что при пересказе стих прозвучал слегка поломанным, но чувство оценили все. И козопасы, и сам сказитель. Видно было, что ему приятно об этом слышать, хотя он пытался виду не подавать. Потому щербатый и продолжал вспоминать.
— А потом корет и гости начали орать — Троянец, мол, спой нам, как наши ваших победили! Спой, как наш царь Агамемнон разрушил вашу Трою! И давай кричать, кто из дедов и прадедов ходил с Агамемноном на Трою. Хотя, все знают, что деды их при Агамемноне коз пасли, кто б их в дружину царскую взял.