Иногда, особенно зимой, люди видят перемещения духов в Монголию. Встречается им юрта, поставленная на сани, дымящая широкой трубой. Из юрты доносятся смех, веселье, звон хрустальных бокалов, полных вина. Такова жизнь духов, проводящих своё время в праздном веселье!
У людей же, населяющих территорию Сибири и Алтая, представление о Монголии совсем другое. Для них Монголия – как магнолия, цветущая летом пылью лошадиных табунов. Лошадиное ржанье для людей имеет своё, с уклоном в музыку, значение. Даже конский помёт для людей, посещающих эту страну, особенный. Выглядит как тюрбан, украшающий головы камней и кочек.
Как видите, представления о Монголии у духов Алтая и у людей – прямо противоположные.
В озорных глазах алтайца
не скажу, в каком году –
горы прыгают, как зайцы,
как играют в чехарду.
Тенью старого аила
водит Время хоровод,
вспоминая всё, что было,
и в пути трясёт кобыла
даже синий небосвод…
Не скажу, который год.
Заимка старовера
К старику-староверу, который жил на заимке, расположенной на песчаном берегу Катуни, мы и не думали заплывать. Наслышались о его суровом характере, о сложных взаимоотношениях со своими детьми и перестали о нём думать.
Лодка, в которой мы плыли, неслышно скользила по реке, освещённой стеклянным светом полнолуния. Временами из прибрежного лозняка доносились крики птиц, чутких на любое перемещение. Река испускала пар в успевший уже остыть воздух, мешая видеть окружающее. И все, сидевшие в лодке, были молоды и сильны, и ощущали эту жизнь, как на губах снежинку.
Но человек из нашей компании всё же предложил заехать к старику, взяв на себя нелёгкий труд общения. Выпив немного вина и посмотрев на прибрежные берёзы, которым луна, сиявшая в зените, дарила золотые короны, мы согласились.
Лодка приблизилась к берегу и зашуршала о серый, с мраморной крошкой песок. Избушка старика, сложенная из брёвен лиственницы и крытая соломой, давно уже утратившей свою желтизну, выглядела заброшенной. Наш парламентёр сложил ладони трубкой и, выговаривая каждое слово, произнёс:
– Луна над Катунью светит, как молодая царевна. И вежливые гости только украсят досуг почтенного хозяина!
Эхо повторило эту фразу несколько раз, уменьшая и удаляя от нас её звучание. И снова наступила тишина, дарившая нам новые ощущения. Мы сидели в лодке, затаив дыхание, и ждали: что же произойдёт?
Через какое-то время дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась высокая крепкая фигура. Старик, одетый в холщовую рубаху, достававшую ему до колен, уверенным шагом направился к нам. Он прижимал к своей груди снедь: ломоть сала, круглый ржаной хлеб и бутыль, полную янтарной жидкости. Увидев эти дары, поднесённые щедрой рукою, наша компания зашумела как улей, когда к нему подносят дымарь...
Из ближайшего лозняка вспорхнули две утки. И осыпав брызгами луну, отражённую в Катуни, полетели искать уединения на другом берегу.
Узнать мечтаю от влаги,
о чём в тишине вечерней
поют весною овраги,
укрытые лунной тенью.
Полёт озорного камня
дробит тишину на части,
а горы живут веками,
забыв про земное счастье.
И пьют из чаши рассвета
нектар живого мгновенья…
Живи и ты, моё лето,
дыханием вдохновенья!
Эпифания деревьям, идущим сквозь зиму
Легко мне вспомнить год, когда случилось это событие. Ведь у него существует своя, особая пометка…
Именно в тот год на моём огороде выросла тыква размером с бочонок, предназначенный для вина. И я стал давать имена деревьям, отзываясь на внутренний зов. Деревья росли неподалёку от моего дома, и я сдружился с этими мирными существами, навещая их каждый день.
Берёза Марина, лиственница Екатерина, ёлка Светлана – получались сплошь женские имена. Поэтому тополю, единственному представителю мужского рода, шумевшему на ветру высокой макушкой, я дал старинное имя Пересвет.
Шло время, разбрасывая по заливному лугу цветы самых разных названий. Незаметно наступили осенние дни с их слякотью и листвой, грустно шуршавшей под ногами. Но я по-прежнему навещал своих древесных сородичей.