Шестопалиха примостилась на соседнюю кочку.
— Куда надумала ходить, девушка, что поделывать решила? — обратилась она к Гале после короткого молчания, успев за это время отдышаться, прийти в себя.
— Не знаю, бабушка, нет у меня никаких задумок. Хоть ложись да помирай, — сдерживая слезы, кое-как сквозь зубы выдавила девушка.
— Э-э, милая, сразу и помирать решилась. Негоже так думать. Я уж кака старая и то о смерти даже не помышляю. И твоя планида, знаю, еще долго не закатится. Пошли за мной, — резко поднялась она с шаткого сиденья и, цепко ухватив Галю за руку: — Пошли, я уж давно тебя ищу…
Видимо, было все-таки что-то колдовское в натуре Шестопалихи, довела она Галю неведомыми путями до таежной зимовейки, обогрела и накормила. Почитай, неделю прожили женщины в гостеприимном зимовье, набираясь сил для трудного далекого перехода. И не было никаких других забот в эти дни у девушки, кроме тех, как бы вовремя поесть да поспать. Все заботы о ней взвалила на свои сухонькие плечи и сгорбленную спину старая знахарка.
На вторые сутки женщины пришли в неказистый городишко, жители которого промышляли добычей каменной извести, и поселились в нем в полуразрушенной избенке на околице, принадлежавшей одинокой родственнице знахарки, но родственница год уже как померла.
Веселый дымок вился над избушкой. Горожанки, узнав, что Шестопалиха умеет исцелять тяжелые недуги травными снадобьями, знает средства от сглазу и наговора, потянулись в избушку.
— Живи спокойно, девушка, — каждый раз останавливала ее Шестопалиха, когда Галя пыталась ей помочь в хозяйственных делах. — Не в твоем состоянии воду носить и колоть дрова. Не то еще прежде времени разродишься.
И Галя безропотно следовала наставлениям мудрой старухи.
ПОБЕГ
Дорога поворачивала почти под прямым углом и круто шла под гору. Мелкий кустарник по обочинам дороги, на листве которого осела пыль, умылся теплым летним дождем, распрямил тонкие прутики и подрагивал на ветру гибкими веточками. Едва приметная дрожь ветвей передавалась травам и цветам. И только вековые деревья стояли недвижно: не так-то просто раскачать кроны таежных великанов.
Из-за поворота показалась большая группа людей. Впереди е шашками наголо шли конвойные. Сутулясь под тяжестью амуниции, они отупело смотрели под ноги, изредка оглядываясь назад. Этап шел по Якутскому тракту вторую неделю, останавливаясь на ночевки в этапных острогах или в бурятских улусах. Последняя ночевка была в селе Харбатово, на берегу Манзурки. В просторном сарае на колючей соломе спали арестанты, ежась от ночной прохлады, и согревались, прижимаясь друг к другу. Уже на рассвете Митька Дремов почувствовал около уха горячее дыхание Франта и скорее догадался, чем услышал: «Драпаем сегодня, передай дальше». За неделю этапного пути Кулак-Могила расшевелил цепи ручных кандалов у всех готовящихся к побегу, да так, что разъединить их не составляло большого труда. Ножные кандалы сняли со всех после Манзурки — путь до Верхоленска был тяжел и без них.
Конвойные, шедшие в авангарде, быстро обернулись на шум в толпе арестантов и решительно стали пробиваться туда, где в середине толпы сцепились три фигуры, одетые в полосатую рвань. Остальные солдаты прикладами сдерживали растревоженных людей.
В центре колонны Скок и Спок затеяли драку с Франтом. Многие арестанты безучастно смотрели на неравный бой, а цыгане Ромка и Фомка прыгали вокруг и поочередно подбадривали дерущихся.
— А дай ему, красавец, по сусалам! — кричал восторженно Ромка Франту, видя, как тот сцепленными руками молотил Скока.
— Башкой ему под дыхало, — подзадоривал Фомка Спока, разбежавшегося с взбыченной головой, направленной в грудь шулера.
Старший конвоя, с трудом пробившись через кольцо людей, окруживших драчунов, шашкой плашмя ударил по голове разъяренного Франта, походя сунул зуботычину подвернувшемуся Ромке, пинком оттолкнул потерявшего равновесие при разбеге Спока. Спокойствие было восстановлено, но только на мгновение. Молча, с завидным хладнокровием Кулак-Могила занес свой убийственный кулак над головой замешкавшегося начальника конвоя… и оправдал свою кличку.
— Врассыпную, рви когти, — рявкнул он, разрывая на ходу кандальную цепь и пробивая себе кулаками дорогу в кусты.
Митька птицей метнулся в сторону, сшиб с ног подбежавшего к нему солдата, подхватил вылетевшее из его рук ружье и укрылся в чащобе. Он видел, как многие арестанты, не желая бежать, навзничь падали на пыльную дорогу; на его глазах осел на ветки кустарника подстреленный Алеша Соловей, жалобно вскрикнув в последний раз. Вдоль дороги, петляя, делал заячьи прыжки Скок, удирая от бегущего за ним с обнаженной шашкой конвойного, мимо Митьки, затаившегося в кустах, взявшись за руки, помогая один другому, проковыляли раненые братья-цыгане… Конвойные не решились преследовать заключенных. Они для порядку постреляли по кустам: авось шальная пуля и заденет кого-нибудь из беглецов, собрали в строй оставшихся на тракте арестантов, взвалили на повозку раненого Спока и труп Алеши Соловья и, помолясь богу за упокой грешных, отправились в дальнейший путь.