Айрис принесла Неду чашку кофе со сгущенным молоком.
— Не знаю, откуда твоя мама берет силы держаться, — произнес он и вздохнул, почувствовав знакомый сладкий вкус.
— Это помогает ей не впасть в панику. Но она уже на грани… Прошло больше восьми часов после взрыва.
— Ты должна надеяться на лучшее. Да и мы все.
— У каждого второго такие ужасные травмы. Или он мертв, — произнесла она и не выдержала, расплакалась. — Я не знаю, как буду жить, если никогда больше не увижу Руперта.
Неду страшно хотелось вселить в нее надежду. Ее слезы надрывали ему сердце.
— Послушай, только обещай, что ничего не скажешь Флоре. Есть шанс, что Джек пробился к Руперту и Джону Дрейку.
Выражение ее лица представляло собой смесь смятения и восторга. Закусив губу, он решил рассказать ей все, что знает.
— Но, Айрис, это пока лишь догадки, — предостерег Синклер, видя, как ее улыбка делается все шире.
— Джек вынесет его, Нед. Я знаю. Он меня не подведет.
Она крепко обняла Неда, а потом, вдохновленная новой надеждой, повернулась и пошла к отцу, помогать ему ухаживать за ранеными.
Нед смотрел ей вслед, и в животе у него расширялась пустота. Айрис без ума от Джека. Синклер не проявил достаточного проворства и не удержал ее… А теперь слишком поздно.
Джек опять опустошил сознание. Руперт нашел в себе какой-то последний резерв силы и держался. Медленно, мучительно преодолевая одну убийственную перекладину за другой, они поднимались наверх.
Брайант вспомнил, что многие корнуэлльские горняки погибли именно от изнеможения. Сейчас ему грозила та же участь. Он был изнурен, все тело у него ныло, раны кровоточили, его одолевала тревога. Но он не мог сказать об этом Руперту и сам лишь краем сознания воспринимал происходящее, поэтому решил сосредоточиться на пиве, которое пообещал себе, и на представляемой сцене радости Уокеров при виде Руперта.
Тот опять умолк, но Джек слышал его неровное дыхание.
Брайант помолчал, потом сказал:
— Понятия не имею, насколько мы продвинулись.
— Немногим больше двухсот ступенек. Впереди по крайней мере столько же, а то и больше.
— Мне не обязательно было это знать. — У Джека вырвался стон.
Он опять тронулся с места. Первые двадцать — тридцать шагов, пока не вошел в ритм, дались ему труднее всего.
— Спой со мной, Руперт.
— Ты что, с ума сошел?
— Да ладно, все равно никто не слышит, даже я! Слишком громко бьется сердце.
— Нет сил. — Руперт невесело рассмеялся. — А заказы здесь принимают?
— За деньги?
— Заплачу рупию, если ты исполнишь любимую песню моей матери.
— Говори, — ответил Джек, заранее содрогаясь при мысли, что это будет какой-нибудь хит Эла Джолсона[27], которого он терпеть не мог.
— «Что я буду делать», — отвечал Руперт.
Джек знал эту песню, она ему нравилась.
— «Что я буду делать…», — неровно затянул он.
Вряд ли это можно было принять за вокал, но в данной ситуации сходило. К его изумлению, Руперт, несмотря на упадок сил, подхватил песню.
Так, под мотив Ирвинга Берлина[28], двое раненых солдат преодолели еще двести сорок пять перекладин и из мрачного, унылого места, где произошло побоище, выбрались к спасению, озаренному бледным сиянием.
Вокруг семьи Уокер сгустилось непроницаемое и непроглядное, как туман, облако отчаяния. Нед так остро чувствовал душевную боль этой семьи, что у него заболели челюсти, так крепко он их сжал. Давным-давно уже никто не произносил ни слова. Просто нечего было больше сказать. Если раньше члены семьи подходили один к другому, обнимались, поддерживали надежду на то, что Руперт будет спасен, возносили молитвы, то теперь все они оставались здесь, но при этом каждый словно по отдельности, как пришибленный.
Айрис была безутешна. Она отдалилась от Неда, не отходила от брата Джима и матери, молчание которой, пожалуй, было самым душераздирающим. Флора продолжала суетиться над чашками и сахарницами, но любому было ясно, что она не замечает, что делает. Уголки ее губ были непривычно опущены. Гладкие волосы, неизменно аккуратно уложенные в тугой узел, сейчас растрепались, из прически выпадали седые нити. За эту ночь она постарела на десять лет.
При всей своей близости с семьей Уокер, Нед чувствовал себя наблюдателем, который смотрит со стороны и не является их частью. Одиночество, от которого Синклер страдал большую часть жизни, опять взмахнуло над ним своим крылом. Всего несколько футов отделяли его от дорогих людей, но он точно знал, что они не любят его так, как друг друга. Он всем чужой.
27
Эл Джолсон (1886–1950) — американский артист, стоявший у истоков популярной музыки США. (Прим. ред.)
28
Ирвинг Берлин (1888–1989) — американский композитор, который написал более 900 песен, 19 мюзиклов и музыку к 18 кинофильмам. (Прим. ред.)