Ума не приложу, что, черт возьми, мне с ней делать. Может, она так и не придет в себя до Прескотта. Наверное, лучше всего оставить ее где-нибудь на попечение врача — тогда дальнейшее будет не на моей совести. Совесть, ха! Удивительно, что она у меня еще есть.
Связав девушку, я спрыгиваю с подножки дилижанса и, убедившись, что дверь тоже надежно закреплена с помощью ремешков, пропущенных через окна, иду к Хассаямпе.
Я брожу вдоль берега, пока не натыкаюсь на массивный кактус-опунцию. Плодов на нем давно нет, но, замотав руки остатками кожаной занавески, я отрезаю несколько плоских дисков и чищу их от кожуры и острых шипов. Месяц назад они были куда пригодней в пишу, а сейчас это не самая вкусная и питательная еда, но желудок ненадолго успокаивается. Низко наклонившись над берегом, я очищаю еще несколько кусков кактуса, заворачиваю их в обрезки кожи и беру с собой. Когда я возвращаюсь, Шарлотта по-прежнему без сознания.
«Прикончи ее, сынок, — шепчет Босс в моей голове, — пока тебя не поймали и не повесили по ее милости, и пока я не узнал, где тебя носит, и не пришел за тобой».
Я забираюсь на место кучера, трогаю с места и направляю дилижанс на север. Интересно, долго ли мне придется скитаться, прежде чем я выкину из головы этот голос.
В ответ я слышу другой шепот, на этот раз свой собственный: «Тебе не освободиться от него, Риз. Он уже часть тебя. Ты стал слишком похож на него, чтобы перевернуть эту страницу своей жизни».
Глава одиннадцатая
Шарлотта
Меня укачивает, словно младенца в колыбели, в голове туман, мысли текут медленно. Я заставляю себя открыть глаза — надо мной покатая крыша дилижанса — и вспоминаю все…
Я была в гостинице и одевалась, чтобы ехать в Прескотт, когда на улице закричали: «Пожар!» Этим дьяволам удалось освободиться и сбежать. Как я и подозревала, план помощника шерифа полетел к чертям. Я потянулась за чулками, в это время в холле раздались выстрел и крик Джейка.
Я схватила с тумбочки папин пистолет и дневник, забыв про обувь и чулки, и вылезла в окно. Стоило мне ступить на ледяные доски крыльца, как в пятку вонзилась заноза. Через пару шагов пальцы заледенели. На главной улице я наткнулась на немолодого мужчину возраста моего отца и предупредила:
— Они в пансионе!
Кругом расползается удушливый дым, в темноте слышны выстрелы.
Мужчина развернул меня и отправил обратно тем же путем, сказав:
— На улице опасно, беги туда. Я с ними разберусь!
Потом он передернул затвор ружья и спрятался за бочкой прямо напротив окон моей комнаты. Я побежала назад мимо окна, из которого только что выскочила, перелезла через низкую кирпичную стену и оказалась перед дилижансом сливового цвета.
Вдруг у моих ног взметнулась пыль — пуля чуть не задела меня. Я распахнула дверцу дилижанса, забралась в салон, быстро захлопнула ее за собой и задернула кожаные занавески. Подождала немного, стволом отцовского пистолета отогнула край шторки, глянула в переулок и увидела, как по крыше пансиона крадется человек. Но, похоже, до дилижанса ему не было дела.
Тогда я сдвинулась по скамейке к противоположному окну и посмотрела туда. Вроде тихо и никого нет. Я собиралась вылезти и убежать, но тут кто-то прыгнул на козлы — дилижанс прямо затрясся. А потом лошади резко рванули с места, и я, едва удержавшись на сиденье, стала кричать, колотя по стенке:
— Эй! Минуту!
Но возница меня не слышал. Он неожиданно резко свернул куда-то. Меня отбросило к противоположной стенке. Головой я сильно ударилась об угол оконной рамы. Перед глазами все поплыло…
Потом, помню, пришла в себя — голова болит, рука неудобно вывернута, перед глазами крутится какая-то муть — попыталась сесть и не смогла. Такая тяжесть навалилась! Полежала немного и заснула под убаюкивающее покачивание дилижанса.
Окончательно я просыпаюсь от того, что во рту у меня пересохло, а к языку липнет ткань. Это шейный платок — кляп. Руки связаны полосками кожи так крепко, что занемели. Я поднимаю их к лицу, но вытащить проклятый кляп никак не получается. Он надежно закреплен, а руки дрожат и почти не повинуются.
— Эй! Развяжите меня! Выпустите!
Из-за кляпа мои крики плохо слышны и слов явно не разобрать. Дилижанс едет вперед, подпрыгивая и кренясь в колеях дороги. Я придвигаюсь к окну. Шторы порваны в клочья, и внутрь задувает холодный вечерний ветер. Пейзаж снаружи неприветлив: каменистые склоны, гигантские цереусы[4] и сухой низкий кустарник.