Я перелез через забор и, пригнувшись, стараясь не шуметь, двинулся через двор к дому. Так как вход оказался с другой стороны, пришлось обогнуть постройку. Но ничего страшного – вроде все тихо, и мертвяков тут нет.
Главное – не спешить, а то темно уже, как понятно где. В таких темняках на мертвяка можно наткнуться – они ведь как раз любят стоять где-нибудь в неожиданном месте, замерев, как статуи…
Поднявшись по невысокому крылечку, я взялся за ручку двери и дернул ее на себя.
Вот! Наконец-то повезло! Дверь открыта. Хорошо…хорошо…
А то даже и не знаю…пришлось бы, скорее всего, на другой участок лезть – ну не стекло же бить в окнах? Сразу мертвяки подтянутся, и ничего мне не то что вытащить, даже найти не дадут.
Я перешагнул порог, оказавшись внутри дома, и остановился, вслушался. А нет ли тут кого? Вроде нет, тихо.
Постоял несколько минут, не решаясь войти внутрь.
Да нет, тихо. Если бы кто был – уже бы выперся встретить гостя, как мне кажется…
В принципе, можно было бы пошуметь, чтобы наверняка выманить тех, кто мог находиться в доме, но я боялся этим шумом привлечь тварей с улицы.
Да и в доме ведь тихо, а звук открываемой двери наверняка бы привлек внимание «жильцов»…
Кстати, дверь за собой закрывать не стал, чтобы иметь возможность быстро покинуть дом в случае проблем (ну а если тут будет безопасно – вернусь и закрою), и двинулся вперед. Осторожно через порог заглядывал в комнаты, но никого там не увидел.
Так…прямо по курсу кухня. Вот туда-то мы и отправимся в первую очередь.
Я осторожно сунул голову через порог и огляделся. Свет в доме не горел, и включать его не хотелось, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
Но худо-бедно я уже видел – глаза адаптировались к темноте.
Вон, к примеру, слева от входа холодильник ‒ старый, пузатый, еще и с ручкой, больше напоминающей рычаг.
Ну а напротив входа кухонный стол, заваленный посудой.
К нему-то я и подскочил, принялся судорожно выдвигать ящики. Во втором нашел то, что искал: длинный кухонный ножик. Лезвие, конечно, не ахти, металл тоже дерьмовенький, но всяко лучше, чем вообще ничего. И самое отвратительное – нож скругленный. Хреново…
Таким мертвяка в лоб, конечно, вряд ли удастся убить, но если получится в глазик попасть, то он утихомирится, думаю. А большего мне и не надо.
Ну, скажем так, оружие у меня дерьмовое. Даже успокоить себя фразой: «Лучше хоть что-то, чем ничего», не получается. Нужно искать нечто другое. Топор, к примеру, или даже швабру. Сломать и использовать как кол, копье. Но это успеется. Жрать, блин, хочется, просто неимоверно!
Раз уж забрел на кухню, почему бы не поискать съестные запасы? Может, консервы какие или каши. Вон, на печке кастрюля стоит.
Я поднял крышку и принюхался.
Борщ. Наверное, был вкусный, жаль, что скис…
А чего в холодильнике?
О! Картошечка! В мундире! Пойдет!
Благо, электричество еще не отключилось, и холодильник работал!
Достаем всю кастрюлю, и на стол ее. Что еще есть? Во-о-от! На верхней полке пакет с сосисками. Пусть уже и не свежие, но сожру, куда деваться?
Отправляем их к картошке. Далее…
Ага! На нижней полке вижу помидоры и огурцы. Свеженькие! Даже не испортились! Их тоже схомячу.
Словно в подтверждение моих мыслей, в животе заурчало.
«Спокойно, сейчас пожрем, – успокоил я собственный желудок, выкладывая овощи из холодильника на стол, – сейчас мы…».
Я распрямился, собрался было захлопнуть холодильник, как боковым зрением заметил нечто или, скорее, кое-кого.
Даже не успел разглядеть и понять, что вижу, но интуиция уже подсказала, что там нечто опасное. По спине пробежал холодок.
В самом углу кухни, который заслонял холодильник, с пола поднимался мертвец. При жизни это был длинный, худой дед. Ничего особенного, таких каждый день по десятку можно увидеть. Но тот, что уже стоял прямо передо мной, выпрямившись в полный рост, выглядел как самое настоящее исчадие ада или монстр из фильмов ужасов: всклоченная борода, в которой застрял какой-то мусор, обвисшая кожа на щеках, с виска свисает шмат этой самой кожи, открывая совершенно нелицеприятную рану отвратительного бордового цвета.
Глаза вытаращены и глядят на меня, мертвец что-то стрекочет, цокает, тяжело вздыхает, и словно бы поднывает то ли от злобы, то ли от предвкушения.