– Ничего он уже не думает... Люди в таком положении уже не думают, – ответил Амон. – Слышишь, начальник! Ты ошибаешься... Я не буду тебя сейчас кончать... Еще поживешь немного, совсем немного... А потом будет немножко больно... Команда поступила – голову твоего друга надо унести из дома. Нехорошо, когда в одной квартире сразу две головы соберется... Вставай, дорогой, полежишь немного в ванне. А то вдруг гость какой зайдет... А ты голый лежишь... Неприлично все-таки. Опять будут говорить, что Амон виноват.
Пафнутьев больше не сопротивлялся. Его затолкали в маленькую комнатку, освещенную слабой лампочкой, опрокинули в ванну, так что он рухнул в это чугунное корыто, зажав руку тяжелым своим неповоротливым телом.
– Кричать будешь? – спросил Амон.
– Буду.
– Тогда я тебе что-нибудь в рот запихну... Но боюсь, что ты задохнешься... Зачем мне твоя мертвая голова? Мне живая нужна, чтобы глаза твои я видел, чтобы кровь по моим пальцам бежала... Кровь врага лечит все раны – душевные и физические... Пока не умоюсь твоей кровью, начальник, мне не выздороветь, это я знаю точно. Я же больной... Вот скажи, видно, что я больной?
– Видно, – прохрипел Пафнутьев. – На расстоянии видно.
– Шутишь, начальник? Это хорошо. Кричать будешь?
– Не буду.
– Договорились. Если закричишь, мой друг, вот он стоит, будет бить тебя по голове тяжелыми предметами.
– Там в комнате гантели есть, – добавил второй парень.
– Гантели? Это хорошо, только не очень старайся... Но все-таки я что-нибудь в рот ему запихну... Тут где-то грязные трусы валялись или носки... А, начальник? Что хочешь – носки или трусы?
– Сказал же – не буду кричать! – взъярился Пафнутьев от сознания полной своей беспомощности.
– Ладно-ладно, не надо злиться... Ты лучше о боге подумай, о том, какие грехи совершил в жизни. – Амон взял влажноватое полотенце и, перетянув Пафнутьеву рот, затянул на затылке прочный узел, сдавив больное место. Пафнутьев простонал сквозь зубы, но промолчал. – Видишь, какой я добрый... А то все говорят – Амон злой, Амон злой... Это после твоей камеры, начальник, я стал таким добрым. Видишь, дошло до меня, что насилие над человеком совершать – это плохо, это тяжело переносится... Отдыхай, дорогой. – Амон вышел вслед за парнем из ванной и выключил свет.
Пафнутьев оказался в полнейшей темноте.
Хлопнула входная дверь – Амон вышел, скорее всего с сумкой, в которой сочилась кровью голова бедного Ковеленова. Пафнутьев не столько услышал, сколько почувствовал, что с той стороны двери затаился второй парень, оставшийся в квартире. В одну секунду неожиданно вспыхнул свет и распахнулась дверь – Пафнутьев лежал с закрытыми глазами в той же позе, в которой его оставили несколько минут назад. Успокоившись, охранник отошел, опять выключив свет и заперев дверь. Пафнутьев успел заметить, что запор на двери сделан неплохо, – рядом с ручкой была привинчена мощная никелированная щеколда. Она была неплохо сделана каким-то умельцем. Ее толщина, петли, надежные шурупы не оставляли сомнений – вывернуть ее он не смог бы и с развязанными руками, разве что высадил бы вместе с дверью.
Изможденный, с разбитой головой и скованными руками, брошенный в холодную ванну в каком-то сжатом, неудобном положении, Пафнутьев забылся в тяжелом бредовом состоянии, как вдруг опять вспыхнул свет и распахнулась дверь, – охранник опять проверил, все ли в порядке. Убедившись, что никаких неожиданностей от пленника ждать не приходится, он, успокоенный, снова запер дверь и выключил свет. Его шаги затихли во второй комнате, и в квартире установилась полная тишина. Сколько ни вслушивался Пафнутьев, он не мог уловить ни единого звука. Парень скорее всего опять лег. Пафнутьев решил, что у него есть примерно полчаса времени до того, как вернется Амон, до того, как охранник его снова решит проверить...
Полчаса.
Это страшно много и совершенно ничего.
«Вставай, Пафнутьев, вставай, дрянь безмозглая! Вставай, дурака кусок!» – попытался как-то подстегнуть себя Пафнутьев, но ни призывы, ни оскорбления не придали ему сил. Единственное, что удалось сделать, – это с неимоверными усилиями перевернуться на спину. Сдавленные наручниками руки, да еще под весом его тяжелого тела, болели. Перевернувшись на спину, он хотя бы принял какое-то осмысленное положение, не лежал трупом, мешком, не лежал, как лежат на обочинах дорог сбитые машинами люди.
Когда его заталкивали сюда, он успел заметить, что ванная сделана в современном стиле, – когда один длинный гусак использовался и для рукомойника, и для наполнения ванны – стоило его лишь повернуть в сторону. Это замечательное инженерное решение, позволявшее размер ванной свести до одного метра свободной площади, тем не менее имело и свои недостатки: длинная, сантиметров тридцать труба, как ее ни крути, всегда находила несколько сантиметров мертвой зоны, когда вода уже не текла в раковину, но еще не достигала ванны. У Пафнутьева дома была точно такая же система, ее достоинства и недостатки он изучил предостаточно, когда ему приходилось срочно сматываться из дома, пока не прибегали со скандалами и угрозами залитые им соседи.
Лежа на спине, Пафнутьев постарался соскользнуть по дну ванны как можно дальше вперед, так чтобы ногами можно было дотянуться до кранов. И через некоторое время это ему удалось – подняв ноги, он нащупал голыми ступнями ручки кранов. На ощупь нетрудно было определить, в котором из них идет горячая вода, в котором холодная. Он попытался открыть воду, уперевшись ступней в кран, – не получилось, слишком плотно он был завинчен. Как он понял, в этой квартире жил неплохой хозяин и многое здесь было переделано – добротно, надежно, надолго. В этой ванне тоже ничего не болталось, не подтекало.
В следующей попытке Пафнутьев попытался ручку крана с короткими рожками, торчащими в стороны, обхватить скрученными проволокой ступнями, завести ручку между ступнями. Рожки были острыми, конструкторам и в голову не приходило, что кому-то придется открывать кран ногами, да еще и связанными. Наконец, превозмогая страшную боль, Пафнутьеву удалось затолкать ручку крана между ступнями и чуть повернуть его. После этого пришлось все повторять сначала – высвобождать ручку, выворачивать, сколько было можно, ноги, перехватывать ручку, и снова заталкивать ее между ступнями, и снова поворачивать. Так продолжалось раз пять, пока он не почувствовал, что из крана побежала тонкая струйка воды. Она была холодная и немного освежила его пылающие ступни. После этого он нашел в себе силы сделать еще несколько поворотов крана. Теперь из него шла сильная струя.
Пафнутьев почувствовал, что ванна постепенно наполняется холодной водой. Теперь его задача заключалась в том, чтобы, передвигая гусак, найти тот небольшой просвет, когда вода, еще не достигнув раковины, но уже выйдя из зоны над ванной, пошла бы на пол. На это у него ушло немного времени, несколько минут. И по шуму он понял – вода идет на пол. Ему повезло – на полу лежало какое-то тряпье, грязная одежда, и струя, попадая на этот ворох, падала почти бесшумно, растекаясь по полу, проникая во все щели, дыры, отверстия, какие только могли оставить нерадивые строители, пьяные пэтэушники, криворукие отделочники.
Теперь оставалось только ждать и молить бога, чтобы подольше не приходил Амон, чтобы крепче заснул его охранник. В ближайшие полчаса мокрые пятна должны появиться на потолках нижнего этажа, и слабонервные, взвинченные, гневливые граждане примчатся выяснять отношения. Если, конечно, в квартирах на нижнем этаже кто-то окажется дома, если он будет достаточно скандальным. В этом был расчет Пафнутьева и все его надежды.
Протягивая время от времени ноги, Пафнутьев нащупывал холодную струю и еще раз убеждался, что вода идет куда надо, мимо раковины, мимо ванны, прямо на пол, что напор достаточный. И снова затихал, боясь неосторожным движением произвести какой-нибудь звук, привлечь внимание охранника, похоже задремавшего у телевизора.
Но проходила минута за минутой, вода текла беспрепятственно, и никто к нему не заглядывал. Если дверь в ванной подогнана не очень плотно, а подобные двери никогда плотно не подгоняются, значит, вода уже должна просочиться в коридор, в прихожую, на кухню. И если она не нашла щели здесь, она найдет их там и наверняка просочится, должна просочиться на нижний этаж.