Я завелся до СТОЯКА, вырезая эти статьи, я знал, что в моей жизни это ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ. Сколько тысяч операций трансорбитальнойлоботомии эти ребята провели в 40-е и 50-е, и как легко ее проводить — автор «Основ психохирургии» отметил, что ему случалось проводить до тридцати операций за день, пользуясь лишь «скромным» ножом для колки льда, как он его назвал!
Папа с мамой мечтали, что я стану ученым, как папа, или врачом. Но события развернулись по-другому. Однако я был уверен, что смогу провести трансорбитальнуюлоботомию, даже если придется действовать нелегально. Все, что мне требовалось — это нож для колки льда. И подопытный.
14
Во вторник на групповом сеансе доктор Б_ призвал нас говорить от чистого сердца. Нас одиннадцать человек. Взгляда в глаза все избегают. «Ладно, ребята, приступим, кто желает начать?» В затылке у меня странно жужжало. Я продолжал оглядываться через плечо и ерзать на стуле, но за спиной не было никого, во всяком случае, из тех, кого я мог видеть. «Помните, никто никого не осуждает. Это основное условие, парни».
Лампы дневного света, некоторые из них мигают. Цементная стена, выкрашенная в горчично-желтый, на ней постеры, флаера, регистрационные списки и снимок Мэджик Джонсона с какой-то подписью, никаких окон, только дверь с толстым стеклом под проволочной сеткой, похожей на нервные цепи в мозгу, и мне любопытно, одностороннее ли это стекло, и наблюдают ли за нами, как за лабораторными крысами, и быть может, снимают на камеру? Хотя заходили мы в эту же дверь, это та же самая дверь, в которую мы заходим каждую неделю, я готов поклясться.
«Ладно, ребята, приступим, говорите отчетливо и чистосердечно. Кто желает начать?»
Начинает Бим, Бим — белый парень моих лет, с рыхлым как сыр лицом и галоперидольным тремором, и с бесконечным насморком, так что в ноздрях его слезинками блестят сопли, если он начинает говорить, смеяться и бормотать, то уже не может перестать, и я гляжу в пол, пытаясь понять, что должен сказать К_ П_, три недели подряд просидевший здесь, глядя в пол, глухонемой как баран. Если ты не сотрудничаешь/общаешься — ТЕБЕ ПИЗДЕЦ. Второй тоже белый, Перше, ему около сорока, он всегда при галстуке и в клетчатом пальто, вечно скалится и пытается всем пожать руки, однажды он увидал меня на улице и позвал КВЕН-ТИН! как будто мы друзья, я стоял, уставясь на него — не в глаза, но в грудь, — а он смотрит на меня и придвигается чуть ближе, протягивая руку, чтобы пожать мою, а я в каком-то другом месте, своем собственном, весь оцепенел и не дышу, и наконец он отходит и говорит «Извините, обознался». Следом за ним этот жирдяй, парень младше меня с пивным пузом, оно свисает на его ковбойский ремень и подпирает подбородок, словно у раздувшейся лягушки, про себя я называю его Лягушачье Рыло, к тому же он говорит слишком быстро, потеет и пыхтит, я не слушаю, но все равно слышу: какие-то бредни про то, как его «преследует память о …», как он «не может перестать думать о…», как ему «чертовски жаль» детей его сестры, которых он случайно сжег, когда разлил вокруг дома бензин и подпалил, чтобы отомстить, не зная, что дома кто-то есть, и это долго продолжается. А вот черные, среди которых есть два клевых чувака, я зову их Бархатный Язычок и Задира, эти двое по части брехни настоящие таланты, обоих выпустили из тюрьмы Джексон под честное слово, вот у них К_ П_ есть чему поучиться, но НЕ ВСТУПАТЬ В ЗРИТЕЛЬНЫЙ КОНТАКТ. И я не вступаю.
Забыл выпить таблетки и утром и днем, так что по дороге сюда закатил два красных. Прямо в фургоне съел двойной гамбургер с картошкой, запивая Бадом, купил упаковку на шесть банок в «7-Элевен» и высосал четыре подряд — в глотке чертовски пересохло. Прокатился по автостраде, по набережной и рядом с кварталом бедняцких общаг. После приговора ВХОД ВОСПРЕЩЕН. Был риск, что меня остановит какой-нибудь коп, а я пью пиво, но никакой коп меня не остановит, я белый, аккуратно подстриженный, за рулем фургона, у которого все в порядке с фарами, и с передними и с задними, я не превышаю скорости и придерживаюсь правой полосы. К_ П_ с шестнадцати лет имеет права и всегда водит чертовски осторожно.