Коржецкий, узнав об этой предстоящей мальчишеской схватке, помрачнел. Этого еще не хватало. Забот на стройке и без того по горло.
— Участкового милиционера предупрежу. Пусть он на время зачинщиков изолирует. Не хватало еще на комсомольской стройке драк.
Марфуша рассудила иначе:
— По-моему, не стоит милицию вызывать. Надо собрать ребят, поговорить, они ведь от безделья дерутся.
— Святая правда, Марфа Посадница, — улыбнулся Коржецкий. — Антон синяк заработал, пусть он и выступает по радио. А в общем-то давайте прикинем, как нам быть.
Дома у Антошки в этот вечер шел крупный разговор между родителями. Спокойный и рассудительный, отец говорил резко:
— Пойми, Наталья, ты не можешь, не имеешь права работать у этого рвача и хама.
Мать обычно соглашалась с отцом, но сейчас взорвалась:
— «Рвач»… Ярлык проще всего наклеить. А ты посмотри, как Лорина рабочие любят. Они за ним как за каменной стеной, всегда с заработком.
— Не в деньгах счастье, — усмехнулся отец. — В конце концов, нельзя определять свою жизнь рублями. Обуты, одеты, сыты.
— Одеты-то одеты, да не как добрые люди. А ты как божья птичка — всем доволен и ничегошеньки тебе не надо. Есть в доме колченогая табуретка — и рад.
Мать говорила резко. Чувствовалось, что у нее давно наболело и она сама хотела этого разговора.
— Разве это житье — комнатушка, да и ее обставить нечем. А у нас уже сын скоро мужиком будет.
Антошка молчал. Он старался не ввязываться в разговоры родителей.
— Портит вас Лорин, — продолжал отец, будто и не слыша упреков жены насчет колченогих табуреток. — Люди вроде соревнуются за коммунистический труд, а на деле у них на уме одни заработки. Я, мать, разве против денег? Не против. Только нельзя их ставить во главу своей жизни. Главное — это идея. Что ты на меня смотришь так?
— Смотрю и думаю: уж не в партком ли тебя избрали? Агитатор, да и только!
— Ты, мать, не смейся. В партком меня не избрали, но я партийный билет ношу. И понимаю, что надо воспитывать народ, чтобы каждый и умом и сердцем понял: строим-то мы не хомутовку, а гигант-завод, без которого стране не обойтись. Если человек поймет это — и рвачей станет меньше. Так что, мать, идея — слово, хотя и громкое, но без него не обойтись.
— Садись-ка ужинать — завтра опять чуть свет убежишь, агитатор, — уже спокойнее сказала мать.
Отец улыбнулся, обнял жену и извиняюще сказал:
— Ты на меня не обижайся, Наталья. Принимай меня такого заполошного, какой я есть. Иначе я не могу.
Глава шестнадцатая. Антошка выступает по радио. На митинге — человек-экскаватор. Ребячий народ решил: драки не будет!
Хромой Комендант выслушал Яшку и сказал:
— Закопать стройматериалы в землю — это, конечно, преступление. Только за него почему-то не судят. А я считаю: зря не судят — это же воровство и расхитительство народного добра.
Комендант вздохнул и полез в карман за сигаретами. Он курил редко, только в особых случаях. Врачи ему строго-настрого запретили курить из-за никудышного сердца, но он так и не мог найти в себе силы бросить курево раз и навсегда. Теперь он начинал дымить, когда очень волновался, и сигареты для него служили своего рода успокоительными таблетками. Правда, Мария Федоровна постоянно старалась внушить старику, что он сам себе враг, потому что глотает яд, пыталась прятать сигареты, но у коменданта, оказывается, всегда был в заначке любимый «Памир».
Савелий Иванович видел, что Яшке тяжело.
— Жизнь, внучек, человека каждый день на испыток берет, — сказал он. — Проявишь слабину — считай, проиграл, крест на себе ставь. У тебя, Яков, думаю, все правильно идет. Недавно слушал по радио: вечный, мол, конфликт отцов и детей наблюдается и нынче. А по-моему, не конфликт это. А просто дети всегда на шаг впереди родителей идут.
Яшка понимал, что старик успокаивает его, хочет поддержать. И он был благодарен Хромому Коменданту.
— Перезимуем, Савелий Иванович, — как можно бодрее сказал Яшка.
— Вот-вот, — закивал старик. — Поживешь пока у нас, а там все образуется.
Комендант не предполагал, что будет втянут во все мальчишеские дела, но он уже не мог остаться в стороне от ребячьих дел и забот.