Аздун знаменовал своё окончательное рождение громогласным гулом. И сик’хайи впали в ступор от этого. Три выживших ражгара вскарабкались на исполина и стали добавлять в его бессвязные стоны ещё и свои рычащие смешки. Саткар, состоящий из саткаров, выглядел нелепо и нерасторопно. По всей видимости, для его создания требовалось больше материла, нежели пять десятков. Но всё же это производило неизгладимое впечатление. Зеленокожие воители долго пялились на него, пытаясь уместить в голове всю жуть, какую это существо из себя представляло. Калистис прервала этот затянувшийся процесс:
- Хватит стоять. Нападайте на него
- Но как? – зашипел кто-то из толпы, - Он такой огромный, а мы по сравнению с ним такие незначительные!
- Используйте против него то, чего он лишён.
- Но чего он лишён?!» - спросил кто-то другой. Аздун издал очередной стон и задвигался в сторону сик’хайев. Ражгары, сидящие на нём, принялись швыряться огненной магией. Калистис ответила:
- Вы малы, и это недостаток. Но вас много, и это преимущество.
Кто-то воинственно зарычал, и все принялись повторять за ним. А после этого все зелёные бойцы кинулись в битву с ним.
Враг неуклюже озирался по сторонам и пытался раздавить хотя бы одного из своих многочисленных противников. Однако нога с грохотом опускалась наземь, а на том месте уже было пусто – все хвостатые проныры заблаговременно отступили. Для этого громилы они двигались настолько быстро, что он не успел среагировать. А, когда нога вставала на место, по ней тут же начинали карабкаться ловкие воители. Совсем скоро они уже висели по всему телу аздуна и кололи его плоть своими малюсенькими кинжаликами. Но всем сик’хайям на нём места не хватало, а потому больше половины бегало у него по под ногами. И так продолжалось какое-то время, но ничего не менялось. Двое из сик’хайев прибежали к Калистис и стали жаловаться на то, что врага невозможно одолеть. Мрачный голос бессмертной сказал, что им нужно прорубиться сквозь этой кучи плоти к самому сердцу – к раждалоду, который слепил этот ком вокруг себя и теперь управляет им. Разорад сказала, чтобы они доверились своим чувствам и пытались ощутить, где именно засел саткарский чародей, чтобы добраться до него и сразить. Сик’хайи немного омерзились этому, ведь очень ярко представили, как они будут снимать с этой громадины шкуру, как будут прорываться сквозь его внутренности. Это же такая жуть. Но делать было нечего, так что они вернулись к своим, чтобы рассказать об этом. Когда сик’хайи поняли, что нужно делать, бой начал сдвигаться с мёртвой точки. Те, кто карабкались по нему, со всем неистовством вонзали свои кинжалы в те места, где саткары срослись между собой, потому что там виднелся явный зазор, а, значит, в том месте можно легко проковырять. Прорезав небольшой отрезок сик’хай вкладывал кинжал себе на пояс, ухватывался обеими руками за край саткара и начинал отрывать его. Звуки рвущейся плоти разбавлялись явно криками агонии самого аздуна. Плоть рвалась по контуру саткара, однако это уже был не саткар. Его пальца срослись между собой, лица не было – просто кусочек кожи, как мозаика на витраже. Порезав так немного, сик’хай приготовил себе место, чтобы продолжать ковыряться гораздо глубже. Некоторые не выдерживали этого процесса свежевания и спрыгивали с громилы. Остальным это также было неприятно делать, но они понимали, что нужно положить конец существованию этой мерзкой твари. Аздун продолжал крутиться, топтаться на мете и вопить, но куски плоти продолжали падать наземь.
Через какое-то время исполин уменьшился до таких размеров, что уже не мог стоять. Упав, он пытался кататься и барахтаться, но сик’хайи навалились на него и придавали своим весом и своими силами. Так что несколько продолжали расковыривать его и вскоре добрались до раждалода, который тоже имел жуткий вид – его руки, ноги и голова срослись со всем этим телом, так что он перестал быть личностью – просто тело. Четыре кинжала нанесли ему достаточно повреждений для того, чтобы он помер. Огненный дух взметнулся ввысь и, крича от боли, истлел, как и всё огромное тело. Не осталось даже лоскутов его плоти, которые сик’хайи отрывали. Когда воцарилось безмолвие, никто не хотел его прерывать. Каждый сидел и продолжал видеть перед собой это жуткое зрелище. Сложно было принять то, что они сделали, но ещё сложнее было понять, как на это могли пойти саткары. Десятки ражгаров и мигов пожертвовали своими жизнями для того, чтобы один стал каким-то чудовищем, чтобы срастись всеми своими конечностями с этим туловищем и стать бесполезным куском непонятно чего. Да каждый раждалод в роли чародея гораздо более эффективен, нежели в обличии этой неповоротливой твари. Калистис разорвала тишину: