В другую пору она, не задумываясь, купила бы в ближайшем киоске пару булочек и скормила бы их голубям, но сейчас, после голодных неурожайных лет, сытое время еще не наступило, люди помнили недавнее прошлое, и булку так просто, в уличном киоске, как раньше, купить было нельзя.
— Ах вы, гули…
Тут Катя вспомнила, что не выложила на работе в тумбочку хлебную пайку, намазанную сливочным маслом, и две печеные картофелины с малосольным огурцом — каждый раз она брала из дома еду про запас — на тот случай, если будет срочная работа и придется ночевать в цеху. В последнее время заказов поступало очень много, в основном из разных технических управлений Красной армии. Военные оснащались, к ним приходила новая техника, технику эту надо было оснащать приборами, чем, собственно, и занимался цех, в котором работала Катя Максимова.
Она достала из сумочки хлеб, намазанный маслом, раскрошила его на мелкие куски.
— Нате вам, гульки, — швырнула птицам куски, потом швырнула крошки. Голуби — птицы боязливые, здорово отличаются, допустим, от отчаянных говорливых воробьев, те чувствуют себя в городе хозяевами, но рядом с Катей голуби вели себя смело — значит, ощущали, что она их не обидит.
Несколько дней назад она видела во сне Рихарда — тот стоял посреди лесной поляны, щедро освещенной солнцем, с блокнотом в руках — что-то писал; на плече, на длинном кожаном ремешке у него висел фотоаппарат — кажется, это была любимая Зорге «лейка» (впрочем, в фотоаппаратах Катя разбиралась не очень), шею Рихарда украшал короткий, завязанный на манер галстука, узлом, модный белый шарф. Зорге отмахнулся от какой-то букашки, мотавшейся около его виска, поднял голову и встретился глазами с Катей.
Лицо его радостно вспыхнуло — он узнал жену.
— Рихард! — закричала Катя, замахала рукой. — Рихард!
Зорге показал пальцем себе на уши: не слышу, мол.
Кате почудилось, что между нею и Рихардом находится плотная стеклянная стенка, которая не пропускает звуков, вот Катя не слышит Рихарда, а Рихард ее.
На глаза Катины навернулись слезы, очень горячие слезы — они обожгли и веки, и сами глаза. Внутри у Кати словно бы жилка какая-то лопнула, в горле задребезжала мокреть.
— Рихард!
Рихард не услышал ее, начал встревоженно оглядываться. Потом поднял указательный палец, привлекая ее внимание, и крупно, очень приметно написал на странице блокнота: «Жди меня, я скоро приеду!»
Катя радостно закивала. Рихард поднял блокнот выше. «Жди меня, я скоро приеду!» Катя кончиками пальцев стерла с глаз слезы, вновь ожесточенно, едва не вывихивая себе кисть, замахала Рихарду рукой. Зорге махнул ей ответно и тут же исчез…
Будто и не было его на залитой режущим неестественным светом лесной поляне.
И вот еще что — Катя не услышала ни единого птичьего писка. Что же это был за лес?
Голуби склевали крошки быстро, вновь подступили к Кате, она, шмыгнув расстроенно носом, скормила им остатки булки.
Если сегодня она задержится на третью смену, то есть ей будет нечего.
Впрочем, остались еще две печеные картофелины и малосольный огурец. В конце концов, она обойдется и этим.
Катя достала из сумки паспорт, открыла на странице, где был поставлен свеженький фиолетовый штамп «Зарегистрирован брак с гр. Зорге Икой Рихардовичем, год рождения 1895»… Полюбовавшись некоторое время штампом, Катя, не удержавшись, поцеловала его и сунула паспорт в сумку.
Пора было бежать на завод.
Сон оказался вещим. В ночной тиши, в одном из домов неподалеку от знаменитого Арбата, хлопнула дверь подъезда — на двери стояла сильная, недавно приколоченная новенькая пружина, которая лупила не хуже орудия — в соседних домах разве что только стекла не вылетали, — Катю Максимову, лишь недавно уснувшую, словно бы что-то подбросило на кровати. Она села, обеспокоенно закрутила головой: что это было?
Непонятно, то ли во сне она услышала этот звук, то ли наяву… И вообще, что это за звук? К орудийному хлопанью недавно починенной двери она еще не успела привыкнуть.
В следующее мгновение она услышала какое-то царапанье в их маленьком коридоре — общем, — звяканье пустой консервной банки, которую сосед выставлял для кошки, иногда наливал ей туда жиденький мясной суп, иногда молоко, вспомнила, что лампочка в коридоре перегорела и ее до сих пор никто не удосужился заменить, поморщилась, словно от зубной боли.
Проговорила звонким, хотя и сонным голосом:
— Кто там?
На возглас никто не отозвался, в коридоре снова звякнула консервная банка — никак не могла расстаться с чьей-то неосторожной ногой, через несколько мгновений кто-то кулаком, — но очень аккуратно, чтобы не разбудить дом, — постучал по дверной ручке. Ручка к Катиной двери была прикреплена массивная.