Как-то вечером мы сварили уху из гольянов и окуней. Сели ужинать. С нами был охотник на глухарей Бояринцев.
После ухи Тимофей Петрович достал конфеты, что я принес к чаю. И тут я почему-то первый раз в жизни обратил внимание на название конфет: «Золотой улей».
— А что, есть где-нибудь золотой улей? — спросил я наивно и покраснел потому, что вопрос в самом деле был детский.
— Есть, — сказал Тимофей Петрович и провел ладонью по широкой, как доска, бороде. — Не веришь? — обратился он к Бояринцеву.
— Чего там не верить, — согласился охотник с черной повязкой на левом глазу. Одноглазый, а стреляет великолепно. Он уходил на фронт добровольцем. Был снайпером. За отличное выполнение боевых заданий получил звание Героя…
— Чего там не верить, — повторил Бояринцев. — Я читал в газете, что от одного улья, то есть от пчелиной семьи, за несколько лет развели десяток пасек. А стоимость всех пчел и всего собранного меда дороже золотого улья.
— Он читал, — иронически заметил Тимофей Петрович. Теперь уж он сунул руку между бородой и грудью и начал отводить ее от себя. Как куделю расчесывал.
— Он читал, а я своими глазами видел.
— Да ну-у-у! — удивился Бояринцев.
Я придвинулся ближе к костру.
— Что ж тут удивительного? На земле все может быть. Вот где-то в Греции, не то в Италии нашли гробницу. В нее две тысячи лет назад похоронили девушку. Вскрыли крышку, а там, как живая, лежит красавица. На щеках румянец. Вот как умели делать! Человек — он все может!
Мы помолчали. Да, человек все может.
— Ну и что же, какой он — улей? — прервал молчание Бояринцев, который тоже был в моих глазах необыкновенным человеком.
— Улей как улей. Только весь из золота.
— А соты? Это ведь такая тонкая работа!
Старик снова погладил бороду и снисходительно посмотрел на охотника.
— Все в руках людей. Соты тоже золотые. Их изготовил лучший ювелир Москвы. Вынешь сот из улья, а он горит, сияет, аж глаза режет. Больно смотреть.
— Говорят, что и пчелы были такие же? — стесняясь, поинтересовался Бояринцев. А Тимофей Петрович принял его слова как насмешку:
— Какие: такие же?
— Ну, вроде бы…
— Из золота, хочешь сказать? — уточнил Тимофей Петрович.
— Ну, да…
— Чепуха! Живое существо не может быть из металла, особенно внутренности. Но крылья, ножки, усики, хоботок и все прочее были позолочены. Тончайшим слоем покрыты. Понял?
Это уже была явная фантазия. Однако почему не пофантазировать Тимофею Петровичу?
— Интересно, где сейчас этот улей? — спросил я.
— Где ему быть? — переспросил человек с черной повязкой на глазу. — Я полагаю: на Выставке в павильоне пчеловодства или, в крайнем случае, в Кремле в Оружейной палате…
Старик ничего не сказал. Я тоже молчал. Я бывал во многих музеях Москвы, видел много чудесных вещей, но золотой улей не попадался на глаза. Я знал, что это легенда, но я верил в нее… Ведь за те тысячелетия, как человеку стало известно золото, из него, из этого металла, делали не только кольца и ложки, не только браслеты, вазы, часы, но и гробницы. Почему же не может быть улей из золота?
— Тимофей Петрович, расскажите, пожалуйста, о золотом улье подробнее, — прошу я.
— А что рассказывать? Работали мы с другом Митрием у помещика. Богатый был. Митрий за пасекой доглядывал, а я, стало быть, на бахчах сторожем числился, а делал все, что приказывали. Любил наш барин всякие забавы: цветы, музыку, барышень и, между прочим, пчелами увлекался. Тысячи бросал на ветер, чтобы показать, какой он щедрый. А нас голодом морил. Однажды он позвал к себе пасечника и говорит: «Слушай, Митрий. Заказал я улей. Из чистого золота. Такого в мире нет. Сделаем красивый павильончик в саду перед моим окном. В том павильоне и поставим улей. Гостям будешь показывать, когда приедут. Да смотри, чтобы ни одна молекула золота не потерялась. Головой отвечать будешь!»
Затосковал мой друг. Пришел ко мне на бахчи.
— Что, — спрашиваю, — случилось? Зачем голову понурил?
— Беда.
— Какая беда? Не женить ли тебя барин собрался?
— Нет. Заказал улей из золота.
— А тебе какая забота?
— Как это — какая? Барин пристращал меня. Пропадет, говорит, хоть одна золотая пылинка — голову долой. А ты сам знаешь его: озлится — так зверя разорвет.