— В конце концов, что случилось?
— В Индии похолодание, — буркнул, пошевелив усами.
— В Индии? Ну и что ж?
Я не сразу смекаю, что холод — неприятная штука, что в Индии люди одеты легко, не привыкли к стуже. Поеживаюсь, хотя у нас теплынь.
— Жалко людей.
— И то верно: жалко. Однако люди спасутся, а вот пчелы могут померзнуть. Там ведь они живут на воле, под кустами. Сам же рассказывал.
Я улыбаюсь.
— Ну, хватит чудить, хватит. В чем дело?
Он стал передо мной, глаза — в глаза.
— Мед украли, сукины сыны! Понял? Три центнера увезли!
И он вот что рассказал.
В теплые ночи перепадали тихие благодатные дожди, к утру небо прояснивалось и начинало властвовать солнце. Оно так жгло, что к полдню просыхали дороги, исчезали лужицы, и кое-где земля начинала трескаться. Перед закатом горизонт темнел, откуда-то появлялись тучки, незаметно заволакивали небо. И снова лениво моросил дождик. И так было долго, и все вокруг росло не по дням, а по часам. Луга и лесные опушки утопали в цветах. Медосбор был на редкость обильный.
Яков Макарович ежедневно накачивал несколько фляг меда. Под вечер он запрягал лошадь в ходок, фляги ставил в короб и уезжал в Лебяжье. Наконец, все фляги были заполнены, а другой свободной посуды в хозяйстве не оказалось. Яков Макарович сердился: вот, мол, дожили. У него все ульи забиты медом, надо качать, а во что качать? Пчелы вынуждены бездельничать, чего доброго, начнут роиться. Как быть?
На его месте сердился бы любой пчеловод. Он наседал на председателя, тот разводил руками.
— Ну, что я могу поделать, Яков Макарович? Влезь в мою шкуру. Тебе фляги нужны. Дояркам тоже нужны. Молоко некуда сливать. Был бы у меня завод, где фляги делают, тогда — пожалуйста, хоть еще сто штук.
И председатель предложил ему взять широкую алюминиевую ванну. Яков Макарович поставил ее в пасечном домике прямо на пол и заполнил медом. Но ведь ее, ванну, не поднимешь и не увезешь на ходке. Старик замкнул домик и уехал в Лебяжье. Три дня он не появлялся на пасеке. В деревне он «решал семейный вопрос», подыскивал себе старушку.
— Такую подходящую не нашел, а к неровне, молодой, стыдно подступиться.
Он говорил это, покручивая ус.
— Вот и ходил, брат, по селу, расспрашивал да разузнавал. Смех и грех. Одна совсем было согласилась, но как узнала, что у меня фамилия Дудкин, сразу наотрез отказалась.
— Дудкиной не хочу быть. Вот если бы Уткиной — куда ни шло. Утка — птица, а дудка — пустота одна.
Когда он вернулся и вошел в домик, то увидел, что в ванне — ни росинки меда. Яков Макарович поскакал на лошади километра за два на дойку коров и попросил учетчика, молодого здорового парня, чтоб тот, приехав в село, позвонил в милицию.
А потом недоумевал: зачем на дойке учетчик? Молоко и без него никуда не денется. Там столько людей.
— Я-то ведь один качаю мед, без наблюдателей. Доверяют. А как же иначе?
Яков Макарович ждал приезда милиционера, потому, видно, и в бинокль посматривал. Его потрясла кража.
Я зашел в пасечный домик. На дне пустой ванны было много живых и мертвых пчел. Большое стекло в окне выбито.
Вскоре приехал милиционер. Меня пригласил в качестве свидетеля и консультанта. Пока тот осматривал замок, выбитое окно, чтоб найти следы преступлений, пчелы успели порядком его разукрасить. Нос вздулся, побагровел и стал похож на недозрелый помидор величиной с увесистый кулак. Руки зудели, и он безжалостно их царапал.
Милиционер отозвал меня в сторонку и сообщил доверительно:
— Здесь дело нечистое. Вы, конечно, догадались, — добавил он таинственно.
Я пожал плечами, не понимая, куда он клонит.
— Заметили, что осколки валяются снаружи, около стены? Значит, окно выбито изнутри. Вор-то свой, должно быть?
Я проверил. Он говорил правду.
— Так вы предполагаете, что кто-то подобрал ключ… залез в помещение, а потом разбил окно?
Тот задумался.
— А зачем вору разбивать окно, когда уже залез в домик?
Он опять был прав.
— Такой фокус — для простачков. Зачем старику было уезжать на три дня?
— По своим делам. Он честный человек.
— Разберемся.
Милиционер сел на мотоциклет и уехал.
— Что? Меня заподозрил?
— Нет, Яков Макарович.
— Чего уж там, брат. Знаю. Не скрывай, — махнул он рукой и начал сколачивать рамки. Лишь бы чем-нибудь заняться.
Всю ночь он ворочался на своей деревянной кровати, вздыхал, думал о случившемся.
— Не спишь, брат? — обратился он ко мне.
— Что-то не идет сон.
— Вот как, брат, дело оборачивается, а?
— Плюньте вы на это. Милиционер толковый парень…