— Не он, так другие могут подумать, что я взял…
— Пусть думают.
— Неужто во мне будут сомневаться? Ведь я столько лет хожу за пчелами, мед качаю без надзирателей. Может быть, кто и тянул бы себе, свату, брату. А я — боже упаси. Да вообще сейчас люди стали не те. Грешно говорить. Живут, мало в чем нуждаются. Но вот кто-то же польстился…
— Не беспокойтесь. Вас люди знают.
— Да. Это ты верно сказал: знают меня хорошие люди. Чего это я разохался!
Он как будто повеселел, встал, закурил в темноте самосаду и вышел. Ночь лунная, синяя. В распахнутое окно слышно, как миротворенно шелестят ветки тополя, где-то кричит ночная птица, видно мигание далеких звезд. За палисадником на поляне паслась лошадь, фыркала, отбиваясь от комаров. К ней подошел хозяин, очевидно, погладил по шее и заговорил, как с человеком.
— Ну, что, брат, скучно или кости болят, хочешь на покой? Нет, брат, шалишь. Мы еще походим по земле. Жуй, жуй! А я вздремну малость…
Эта лошадь была чуть ли не ровесница Якова Макаровича.
Рано утром приехал тот же милиционер с депутатом сельсовета. Он был вежлив, даже казалось, что заискивал перед Яковом Макаровичем. Разговор не клеился, старик дулся и не скрывал это.
Мы еще раз внимательно осмотрели окно и заметили на торчавшем в раме треугольном стеклышке рыжие шерстинки. Меня осенила догадка.
— Вы, Яков Макарович, когда уезжали, оставляли в домике свою Муху, собачонку?
— Нет. А что?
Я показал ему шерстинки.
Старик постоял, подумал.
— Здесь, брат, появился какой-то одичавший кот. Здоровенный такой, но худой. Видать, голодный был. Я заманил его, накормил свежей рыбой и закрыл перед отъездом. Пусть, думаю, мышей погоняет.
Они больно стали беспокоить, мыши-то. Соты грызут.
Позвал кота:
— Кис-кис-кис!
Заглянул под ящики с рамками, за старые ульи, под лавки.
— Его здесь нет, Яков Макарович. Все ясно. Это он выбил окно.
— Ну и что ж из того? Может быть, кот унес с собой весь мед? — невесело улыбнулся пчеловод.
— Нет, конечно. Ваш мед дома.
— То есть, как дома? Ты что-то не того, брат. У меня дома? — удивился Яков Макарович.
— В ульях, Яков Макарович. В ульях! Пчелы нашли лазейку в окне и вытаскали весь мед. Поняли?
Старик взглянул на милиционера.
— Как не понять! Теперь понял.
— Три центнера меда для ста пчелиных семей сущий пустяк. За три дня они легко справились с этой работой.
— Верно! Как это я, брат, не догадался об этом? — досадовал пчеловод.
Мы надели халаты, сетки, разожгли дымарь и пошли осматривать ульи. Соты, из которых накануне откачали мед, были снова заполнены.
— Вот как, брат, бывает: мед дома, а мы его ищем. Как в той сказке: «Старуха, где моя трубка?» А трубка в зубах.
Вечером мы сидели на веранде, молча смотрели на закат, на тончайшие узоры облаков, на нежные переливы красок. Было тихо. Где-то задергал коростель, закричала перепелка. Со стороны озера повеяло прохладой. Я уловил запах камыша, воды и леса. Далеко-далеко закричала куропатка. Яков Макарович оживился.
— Ну, брат, расскажи что-нибудь про индийских слонов.
Я облегченно вздохнул.
ВЕСЕННИЙ ЭТЮД
Я приехал в село. Это было в конце марта. Ночью неожиданно выпал мягкий волокнистый снег. Казалось, что каждая яблоневая ветка в саду обросла лебяжьим пухом. Видно, зима напоследок решила удивить мир своим великолепием, порадовать глаз ослепительной белизной вокруг.
Однако утром заиграло солнце по-весеннему молодо и задорно, и сбежал снежок мутными ручейками. С крыш потекла вода, около палисадника образовалась небольшая лужица. Перешагнуть можно.
На тополе сидели воробьи — грелись на солнышке. И вот вдруг зачирикали, загалдели. Два-три наиболее вспыльчивых то и дело налетали друг на друга и — только пух по сторонам.
А через минуту трое самых крикливых воробьев спрыгнули с ветки прямо к лужице. Она морщилась и холодно поблескивала на солнце. Два смельчака ринулись в воду и начали нырять, плескаться, трепыхать крыльями, да так, что дух захватывало. А тот, что остался на отмели, щебетал, чирикал сильнее других и, вероятно, командовал: давал указания, как надо нырять. А когда убедился, что его подчиненные искупались, смело прыгнул в воду, в самую синюю глубину. Только голова виднелась.
Воробьи на тополе и на плетне, вытянув шеи и затаив дыхание, наблюдали за первым весенним купанием.
Очень важные краснолапые гуси (серые и белые) и медлительные утки стояли на бугорке и с завистью смотрели на храбрых воробьев. Как же! Первые открыли купальный сезон этого года.