Подле берез вьется летучий дымок костра. Женщина в белом фартуке нарезает большими кусками хлеб. В тени около разобранной сенокосилки склонился с гаечным ключом мужчина.
Егоров привязывает коня, кивает мне.
— Вот, знакомьтесь, наш механик, он же секретарь парторганизации. — Мужчина выпрямляется, прихрамывая приближается ко мне. Голова у него крупная, остриженная под машинку, с обильной проседью. Лицо в тяжелых морщинах. Глаза черные. Он осматривает свою руку, запачканную солидолом, нагибается, вытирает пальцы о траву. Сжимает мою руку в своей ладони, такой твердой, будто она скроена из кровельного железа.
— Новиков. А вы врач?.. Я вот тоже лечу. — Он указывает глазами на разобранную сенокосилку и обращается к Егорову: — Газеты привез?
Егоров с досадой выплевывает изжеванный окурок.
— Совсем забыл… Завтра привезу.
Лицо Новикова осуждающе темнеет.
— То уж будет не сегодня.
Он возвращается к сенокосилке. Я подсаживаюсь к нему, расспрашиваю, прошла ли повариха медицинский осмотр, почему она работает без халата. Он отвечает охотно, но немногословно. Иногда вставляет короткое:
— Сделаем.
Спрашиваю, откуда берут питьевую воду. Он предлагает:
— Пойдемте, взглянете.
Шагаем через валки сена к колку. Новиков наклоняется, выдергивает клок сена, мнет его. Неожиданно спрашивает озабоченно:
— Как там барометр? У вас есть ведь.
Да, на медпункте есть барометр. Помню — висит слева от письменного стола. Но что он показывает?
— Не знаю, — отвечаю я.
Новиков кидает сено под ноги.
— Метать надо, а народу мало.
Мне неловко оттого, что я по-городскому не интересуюсь погодой, а еще больше оттого, что мы идем молча.
Шагаю рядом и пытаюсь угадать, знает ли он о том, что произошло у меня с Авдотьей. Должен знать. Не может быть, чтоб не знал. Возможно, сейчас кинет недружелюбный, насмешливый взгляд и потребует: «Ну-ка, расскажите». Он обязан спросить, так лучше сразу, чтоб не томиться. Но он не спрашивает.
Внезапно сквозь кусты блеснуло озеро. Оно лежит в глубокой рытвине. Над его ясной поверхностью висят стрекозы с прозрачными целлофановыми крыльями. Новиков ломает веточку, обмахивается от комаров.
— Ключи здесь. Вода, как лед.
Возвращаемся к стану. Колхозники сходятся на обед. Загорелые веселые парни и девчата теснятся у железной бочки, умываются, плещут друг на друга водой. Молодой тракторист на полном ходу подгоняет трактор вплотную к сидящим на траве девчатам. Рывком останавливает машину. Они с визгом вскакивают со своих мест, рассыпаются по сторонам, дружно принимаются ругать парня:
— Сдурел, что ли?
— Задавить так недолго!
— Черт конопатый!
Он, смеясь, ловко соскакивает на землю, и чувствуется, что ему нравится собственная ловкость. Он невысокий, коренастый, веснушчатый.
Новиков подзывает его. Парень стоит перед ним, виляет, заикается:
— Т… т… так ведь я… ну вот, осторожно.
Догадываюсь, что это брат Олега — Алешка. Он не чает, как скрыться с глаз Новикова, а тут еще подходит Олег:
— Опять дурацкие шутки? Хочешь, чтоб с трактора сняли?
— Ты… ну вот… не кричи. Сказал, не буду.
Черты лица у него тоньше, чем у брата, глаза озорные. Ростом он Олегу до плеча.
Обедаем под березами, в тени, поставив алюминиевые миски прямо на траву. Гороховый мясной суп. Пшенная каша. И то и другое вкусно. Олег рядом, жует и расспрашивает:
— А применяют у нас иглотерапию? Какие результаты?
За спиной кто-то произносит насмешливо:
— Вон и подмога идет.
Вдоль колка по тропинке спешат три бабы. Первая — сухая, жилистая, с двумя корзинами на коромысле. Идет крепким, стремительным шагом. Лицо мокрое от пота. Две другие, тоже с коромыслами, едва поспевают за ней. Все оживляются.
— Гаврюшкина не тушуется. Ишь нагрузилась.
— В колхозе-то работать, так больна.
Кто-то окликает:
— Тетка Глаша, давай к нам.
Гаврюшкина не оглядывается, только сутулится и прибавляет шаг.
— Эй, ягода сыпется! — Алешка засунул два пальца в рот и свистнул резко, пронзительно. — Словно медведь за ними гонится.
— К поезду опаздывают.
Бабы скрываются за кустами.
— Кто такие? — спрашиваю Олега.
— Наши. Та, что впереди, — Гаврюшкина… Она у них вроде бригадира. Сейчас на почтовую машину и с ягодой в Пихтовое, к поезду. Стаканчиками будут продавать. Сама не работает и других сманивает. Ей даже сын из армии писал: «Уважаемая мама, не позорьте меня». Ничего не помогает.