На собрание он не явился. Долго спорили — обсуждать или не обсуждать, а пока спорили — само собой получилось обсуждение. Меня удивило, что мнения комсомольцев разделились, хотя, по-моему, все ясно.
Андрей высказал мнение, что Лаврик не безнадежный, что он раньше неплохо участвовал в самодеятельности.
— С ложками плясал! Велика заслуга, — пренебрежительно рассмеялась Букина.
— А ты ни с ложками, ни без ложек, — съязвил Андрей.
Ребята зашумели, заспорили. Председателем собрания была Варя. Олег сделал ей жест рукой: «Веди собрание». Варя сдвинула свои красивые брови, решительно ударила ладонью по столу.
— Ну, вот что! Выбрали, так слушайтесь, а то… ей богу, закрою собрание и выбирайте тогда другого председателя.
Все рассмеялись, но установилась тишина.
— Кто еще выскажется?
Никто не решался выступить.
— Не все разом, — съехидничал за моей спиной Алеша.
Букина подняла руку:
— У меня предложение. Давайте постановим: Погрызову в магазине водки не продавать. Просить правление сельпо…
Ей не дали договорить:
— Это ерунда — не продавать. Самогон будет гнать.
— Ему Андрей всегда купит.
— Он и одеколон может.
— Товарищи, важно другое — понять, почему он пьет.
— Мысль правильная, — поддержал Олег. — Понять, почему он пьет. Андрею это лучше всех известно. Пусть объяснит нам.
Надя, сидящая рядом со мной, низко опустила голову.
— Окоемов, выскажись, — с трудом проговорила Варя.
У нее жалкий, растерянный вид: лицо горит, рука с белым листочком бумаги мелко дрожит.
Окоемов поднялся, неловко одернул гимнастерку.
— Мне о чем говорить? Он на свои деньги пьет.
— Пусть расскажет, почему пьянствует вместе с Погрызовым, — послышалось из зала.
— Пусть вперед выйдет.
— Тише, товарищи.
— Он и вчера был пьяный, — крикнула Букина.
Андрей с раздражением обернулся к ней.
— А ты меня пьяным видела?
— Видела, своими глазами.
— Когда это?
— Когда ты Надю искал.
— Я не пьяный был, а выпившим.
— Пьянство так и начинается, — вмешался Олег. — Пьяницами не родятся. Ну, пусть не пьян, а только выпивши. Поверим. Но ради чего?
Андрей стоял молча.
— У меня предложение, — радостно вскрикнула Букина.
— Ну, говори, — разрешила Варя.
— Раз нет Погрызова, давайте обсудим Окоемова.
В зале засмеялись.
— Одно к-к другому не касается, — растерянно проговорил Андрей.
— Очень даже касается, — возразил строго маленький комсомолец с пестрым от веснушек лицом и ежиком рыжеватых волос.
Варя с мольбой смотрела на Олега. Так и казалось, что она сейчас не выдержит и крикнет с отчаянием: «Не надо!» Но Олег поддержал Букину:
— Конечно, не дело обсуждать Окоемова, чтобы только не пропадало время, но собрание вправе спросить Андрея, почему он часто появляется нетрезвым. Почему пьяница Погрызов — его лучший друг?
— Какой он друг? — исподлобья глянул Андрей.
— Пусть не друг, так близкий товарищ. Тебе бы повлиять на него, помочь стать на ноги, а ты сам становишься его собутыльником. К лицу ли это комсомольцу?
— Не к лицу, — выдавил из себя Андрей.
Он постоял, чего-то ожидая, но никто к нему не обратился, и он осторожно опустился на свое место. Варя сдавленным голосом, что-то преодолевая в себе, спросила:
— Кто еще хочет высказаться?
— Я хочу, — решительно поднялась Надя. — Что вы его спрашиваете: к лицу или не к лицу? Он не дошкольник. Андрей восемь классов кончил, лучшим трактористом в районе считается, в армии отслужил. Он других может поучить правильной жизни. Надо прямо сказать: распустился он, зазнался, и наше депо его серьезно предупредить.
Не ожидал я от нее такого резкого выступления.
— Как же быть нам? — спросила Варя.
— Относительно Погрызова мы не можем выносить решения, — напомнил Олег. — Надо его выслушать.
— Обсудим на следующем собрании.
— А если он и тогда не явится?
Сомнения все разрешились совершенно неожиданно. Варя Блинова заговорила о том, что Погрызов давно отделился от комсомольского коллектива, но что она его не считает безнадежным. Ведь нельзя думать, что он уже нисколько не считается с мнением своих товарищей. Надо послушать, что он скажет сам. Ведь у него есть уже строгий выговор…
И тут случилось нечто совсем несообразное: из открытого окна вдруг послышалось:
— Ты ври да не завирайся!
Все обернулись, некоторые повскакивали с мест. Опираясь грудью о подоконник, с улицы просунулся Погрызов. Он ухмылялся пьяной улыбкой, на лоб свисали слипшиеся волосы.