Профессор Визе ежедневно обещал слабый ветер с берега.
И ветер выполнял его обещания.
Винт у корабля можно менять только в доке. Или в тихой спокойной бухте. И чтоб вода была теплая.
Среди льдов в океане винт не менял еще ни один корабль в мире.
А мы за два дня поставили новые лопасти.
И снова стали таскать уголь. Теперь уже обратно — с носа на корму.
Еще через двое суток, 16 сентября, ледокол дал гудок, и мы двинулись вперед.
НАСТУПИЛА ЗИМА
Наступила зима.
Мы шли вдоль берега. Он был весь засыпан снегом.
За ночь на палубе намело сугроб. И мы лопатами разгребали снег, сбрасывали его за борт.
Весь день ледокол прорывался к Берингову проливу.
Теперь все ненавидели лед. Раньше могли сказать: «Смотри, какая интересная льдина», или: «Красиво солнце на льду играет!» Теперь же лишь мрачно глядели на него.
Льдины были страшные. Их так сильно сжимало, что под одной огромной льдиной часто плавала другая, такая же толстая — метра в три и больше.
Они таранили наше судно, и ледокол бился с ними из последних сил.
Ведь с девятьсот девятого года у корабля не было капитального ремонта.
Заклепки износились, и сейчас уже несколько раз в трюмах появлялась течь. Щели наскоро заделывали цементом. Но холодная вода мешала цементу схватываться.
Весь первый день мы еще перетаскивали мешки с углем на корму.
Перед тем как ледоколу столкнуться с льдиной, капитан со своего мостика кричал:
— Полундра!
И мы мгновенно хватались кто за что мог. Иногда даже мешки не опускали.
Капитан старался вести корабль малым ходом. Тогда винт слабее ударял по льду.
Но при малом ходе ледоколу было не протиснуться между торосами, и приходилось ход увеличивать.
Каждый раз, когда винт бился о лед, мы все вздрагивали. Этот удар отдавался болью во всем теле.
А до Берингова пролива оставалось всего двести миль.
Однажды ледокол тряхнуло, и по звуку мы уже поняли — снова сломалась лопасть.
Но три другие были целы.
Редкие полыньи уже схватывались морозом. На поверхности их неподвижно лежали ледяные тонкие иглы — сало.
— Теперь бы шторм, чтоб торосы раздвинуло, — мечтали мы.
А до Берингова пролива оставалось уже почти сто миль.
Пешком можно было дойти.
Главное, пробиться к мысу Сердце-камень. Там замечали береговое течение к проливу.
НЕСЧАСТЬЕ
Несчастье случилось в те минуты, когда на горизонте уже был виден мыс Сердце-камень.
В этот день капитан Воронин двинул ледокол в четыре утра.
Ледокол налетел на очередную льдину, но при «малом вперед» она вовсе не поддалась.
Ледокол отошел назад, и капитан Воронин скомандовал властно:
— Полный вперед!
Корабль ринулся вперед, и тут его внезапно рвануло, раздался дикий треск, какого не было даже, когда ломались лопасти.
Можно было подумать, что мы наскочили на мины, и они рвутся под корпусом судна.
Ледокол замер.
Мы понимали, что это уже не лопасть сломалась, что случилась авария еще страшнее.
— На мостике мне делать больше нечего, — сказал скорбным голосом капитан Воронин и ушел в каюту.
— Произведите, пожалуйста, осмотр, — попросил побледневший Отто Юльевич штурмана Хлебникова.
Хотя и без осмотра все уже поняли, что случилось. Обломался не только винт, обломался и гребной вал. И теперь-то уж мы были совсем беспомощны.
Девяносто миль оставалось нам до Берингова пролива.
По чистой воде десять-двенадцать часов ходу.
А теперь мы стояли на месте, вокруг нас сжимались льды, и уже никто, даже мы сами, не мог помочь кораблю.
Из ледокола мы превратились в обыкновенную баржу. Баржу ледокольного типа.
НАДЕЖДА
— Надежда у нас есть, — сказал вечером Отто Юльевич в кают-компании. — За два дня хода после аврала мы успели приблизиться к береговому течению. Если не будет встречного ветра, нас может вынести в пролив.
Никто не ответил. Все сидели безрадостные.
— Здесь некоторые товарищи слишком разволновались. Одни говорят, что надо срочно эвакуировать 11* 163 всех людей на берег. Другие предлагают просить помощи у ледореза «Литке». У ледореза помощи мы просить не будем. Он занят своим заданием, да и не сможет он к нам подойти. Высадка на берег возможна. Об этом я думал. Но высаживать людей будем в крайнем случае. А пока сообщаю вам приятную новость. Профессор Визе подсчитал, что за три часа нашего вынужденного бездействия мы приблизились к Берингову проливу на три мили.
Тут все оживились, и кто-то даже крикнул «ура!».
Нас несло к проливу всю ночь и весь следующий день.
А вечером мы устроили концерт.
Профессор Визе играл на пианино мелодию из оперы «Князь Игорь». Потом его сменили мы — играли музыку уже несерьезную. Малер пел частушки, которые он сам сочинил о нашем угольном аврале.
Двадцатого сентября мы увидели мыс Дежнева.
Мыс едва темнел низкой узкой полоской в туманном горизонте.
Но ведь сразу за ним был Берингов пролив в Тихий океан.
— Еще дня три — и будем в проливе, — сказал Муханов.
Лучше бы он этого не говорил.
УТРОМ
Утром мы увидели, что нас тащит назад.
Мы снова проходили те самые места, которые я вчера зарисовывал в блокнот, только теперь в обратном порядке.
Капитан попробовал поставить судно на якорь. Но тут к якорной цепи подошло ледяное поле, и якорь наш был для него как пылинка. Мы и сами-то были для него пылинкой.
Мы выскочили на лед, стали быстрей долбить лунки для взрывчатки.
Первых взрывов, конечно, не хватило, чтобы разбить это поле.
Взрывали второй раз и третий.
Взрывы не помогли. Нас тащило назад.
Скоро мыс Дежнева скрылся за горизонтом вовсе.
На другой день нас опять потащило к нему, и его снова можно было разглядеть. Но теперь мы боялись радоваться.
Огромные белые поля смерзались, и вокруг не было видно ни одной полыньи.
Вода только вокруг судна. И то мы часто спускались окалывать лед, чтобы корабль не вмерз вовсе.
— Если не будет хорошего ветра и не разломает поля, то дня через два можно объявлять о начале зимовки, — сказал профессор Визе Отто Юльевичу.
Хороший ветер задул очень скоро. Он дул с Тихого океана, принес тепло, туман и мелкий дождь.
— Замечательно! — говорил Отто Юльевич. — От дождя раскиснут ледяные поля, и тогда попытаемся осуществить одну мою идею.
Дождь шел и шел, и ледяные поля стали действительно раскисать.
Потом туман раздвинулся, и я увидел, что нас несет мимо мыса Сердце-камень.
Здесь мы были шесть дней назад.
На палубе было пусто. В кают-компании тоже. Все стали прятаться в каюты. Что хорошего мы могли сообщить друг другу в эти дни?
Веселым ходил один профессор Визе.
Время от времени он восклицал:
— Прекрасно! Поразительно!
Он был счастлив оттого, что корабль носит течениями, и эти течения, никому раньше не известные, теперь можно нанести на карту.
Еще несколько дней назад Отто Юльевич связался по радио с маленьким пароходиком-тральщиком «Уссуриец». Только этот корабль не успел уйти на зиму в свой порт. Он плавал недалеко от Берингова пролива в Тихом океане.
Отто Юльевич просил его не уходить от кромки льда — вдруг нас вынесет.